Лучшее за год XXIV: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк
Шрифт:
Свалка располагалась в отдалении от Уильямс-Форда, так как власти пытались избежать грабежей и беспорядков. Здесь соблюдался строгий порядок разбора трофеев: профессиональные собиратели, нанятые поместьем, приносили свою добычу на Свалку — огороженный частоколом из сосновых плах участок посреди пастбища и луговых цветов. Здесь вновь прибывшие артефакты на скорую руку рассортировывали, а к поместью отправлялись всадники, чтобы известить высокородных о последних приобретениях, после чего аристократы (или их верные слуги) приезжали, дабы присвоить лучшие экземпляры. На следующий день арендаторам позволялось забрать оставшееся, после чего, если, конечно, до этого времени доживало хотя бы несколько вещей, на Свалку допускали рабочих-контрактников, коли
Каждый процветающий город имел свою Свалку, хотя на востоке ее иногда называли Кассой, Мусоркой или Ибэем.
Сегодня нам повезло: недавно прибыло несколько повозок со свеженаграбленным, а всадники еще не успели отправиться в поместье. Ворота охранялись домашней гвардией, стражники подозрительно воззрились на нас, пока Сэм не объявил имя Джулиана Комстока, и нам быстро освободили проход.
Большинство телег еще не разгрузили. Мы только спешились и не успели привязать лошадей, как к нам подбежал пухлощекий мусорщик, готовый с радостью показать свои трофеи.
— Какое счастливое совпадение! — закричал он. — Джентльмены! — обращался он преимущественно к Сэму, осторожно улыбаясь Джулиану, а на меня бросив презрительный косой взгляд. — Вы ищете что-то конкретно?
— Книги, — незамедлительно ответил мой друг, опередив всех.
— Книги! Обычно я откладываю их для Хранителя Доминиона…
— Этот мальчик из семьи Комстоков, — напомнил учитель. — Не думаю, что ты хочешь его разочаровать.
Мусорщик покраснел:
— Нет-нет, ну что вы… на самом деле мы тут отыскали нечто любопытное во время наших раскопок… вроде небольшой библиотеки… Я покажу, если вам интересно.
Это всех заинтриговало, особенно Джулиана, который засиял так, словно его пригласили на рождественскую вечеринку. Мы последовали за толстяком к только что прибывшей повозке с брезентовым тентом, из которой рабочий выбрасывал какие-то перетянутые веревкой свертки в кучу рядом с палаткой.
В этих тюках, дважды перевязанных шпагатом, лежали книги — старые, потрепанные, к тому же без печати одобрения Доминиона. Им, наверное, было больше ста лет, они, конечно, выцвели от возраста, но до сих пор сверкали цветными картинками и могли похвастаться дорогой бумагой, а не плотной коричневой, на которой печатались все современные издания, в том числе романы Чарльза Кертиса Истона. Они даже не сильно подгнили. Их запах под очистительным солнцем Атабаски казался почти приятным.
— Сэм! — прошептал Джулиан, он уже вытащил нож и принялся резать веревки.
— Успокойся, — посоветовал ему учитель, который не был таким энтузиастом по части книг, как мой друг.
— Но, Сэм… Нам нужно было с собой телегу привезти!
— Мы не сможем унести с собой слишком много, Джулиан, да нам никто и не позволит. Все это достанется ученым Доминиона, но ты можешь забрать одну книгу или две.
— Эти из Ландсфорда, — встрял мусорщик. Развалины этого города находились где-то в тридцати милях к юго-востоку. Толстяк наклонился к Годвину, который был примерно его возраста, и сказал: — Мы думали, Ландсфорд растащили подчистую еще десятилетия назад. Но даже пересохший колодец иногда вновь дает воду. Один из моих рабочих заметил яму в стороне от основных раскопок — что-то вроде промоины: она образовалась после прошедшего недавно ливня. Наверное, там раньше находился подвал или склад. О сэр, мы нашли прекрасно сохранившийся фарфор, разные стеклянные изделия и книг больше, чем вы сейчас видите. Многие уже покрылись плесенью, но некоторые лежали под какой-то плотной промасленной тканью и обломками частично рухнувшего потолка… Там был пожар, но они уцелели…
— Хорошая работа, мусорщик, — отметил Сэм Годвин.
— Благодарю вас, сэр! Возможно, вы могли бы рассказать обо мне благородным господам из поместья? — И он назвал свое имя (которое я забыл).
Джулиан упал на колени, прямо на утоптанную глину, не обратив внимания на пыль, и принялся по очереди листать каждую книгу, широко
Я никогда не питал большой любви к Свалке. Мне она всегда казалась местом призраков. Да так оно на самом деле и было: сюда привозили осколки прошлого, духов Ложного Бедствия, пробужденных от их векового сна. Здесь собирались свидетельства всего хорошего и плохого, что было в людях, живших в Эру Греха и Разврата. Их изысканные вещи, особенно стеклянные, потрясали своим качеством и красотой. Только очень ограниченный аристократ не являлся обладателем древних столовых приборов, вытащенных из руин. Иногда люди находили серебряные предметы в коробках, полезные инструменты или монеты. Последние встречались слишком часто и по отдельности стоили мало, но их переделывали в пуговицы или украшения. У одного из высокородных в поместье было седло, усыпанное медными пенни исключительно 2032 года. (Время от времени мне поручали полировать их.)
Но здесь валялись также мусор и обломки, назначения которых никто не знал: «пластик», ставший ломким от солнца или мягким от земных соков; куски металла, цветущие ржавью; почерневшие от времени электронные устройства, пронизанные печальной бесполезностью источника без напряжения; корродированные части двигателей; проволока, пораженная ярь-медянкой; алюминиевые банки и стальные бочки, насквозь проеденные ядовитыми жидкостями, которые когда-то в них хранились, — и так далее, ad infinitum. [7]
7
До бесконечности (лат.).
Тут же лежали странные вещи, любопытные диковины, уродливые или красивые безделушки, такие же завораживающие и бесполезные, как морские раковины. («Положи на место эту заржавевшую трубу, Адам, ты порежешь губу и получишь заражение крови!» — говорила мне мать, когда мы вместе с ней ходили на Свалку за много лет до того, как я встретил Джулиана. Хотя от инструмента все равно не было никакого толку: его раструб безнадежно погнулся, да к тому же проржавел.)
Кроме того, меня постоянно терзало неприятное осознание того, что все эти вещи, хорошо сохранившиеся или насквозь прогнившие, оказались неуязвимее плоти и духа (ибо души наших неверующих предков явно не стоят первыми в очереди на воскресение).
И все же эти книги — они искушали, они нагло провозглашали свои соблазны. Некоторые были украшены изображениями невероятно красивых женщин, зачастую едва одетых. Я уже принес в жертву свою добродетель с девушками из поместья, которых опрометчиво поцеловал, и в семнадцать лет считал себя настоящим сорванцом, ну или кем-то вроде того, но эти картины были настолько откровенными и бесстыдными, что заставляли меня краснеть и отворачиваться.
Джулиан попросту не обращал на них внимания, так как к женским чарам всегда был равнодушен. Он предпочитал толстые книги с большим количеством текста и сейчас уже отложил для себя фолиант по биологии, весь в пятнах, выцветший, но по большей части неплохо сохранившийся. Потом Джулиан нашел еще один том, почти такой же большой, и протянул его мне со словами:
— Вот, Адам, почитай это. Возможно, ты найдешь здесь немало поучительного.
Я скептически посмотрел на книгу. «История человечества в космосе».
— Опять Луна.
— Прочитай ее сам.
— Очередная куча лжи, я уверен.
— С фотографиями.
— Фотографии ничего не доказывают. Эти люди могли их подделать.
— Какая разница! Прочти ее, просто прочти, — сказал Джулиан.
По правде сказать, идея меня вдохновила. Мы много раз спорили на эту тему, Джулиан и я, особенно осенними ночами, когда Луна низко и угрожающе висела на горизонте. «Там ходили люди», — говорил он. В первый раз я посмеялся над этой фразой, во второй съязвил: «Ну да, я и сам вскарабкался туда по радуге…» Но Джулиан не шутил.