Лучшее за год XXV/II: Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк
Шрифт:
— Ты должен дать собакам мясо.
— Плоть?
— Да.
— Нет.
Механический голос не изменился, но «нет» было сказано быстро и твердо. «Правило выживания № 4. Замечай все». Итак, плотоядность здесь не дозволена. Выяснять почему — времени нет. Я должна отдавать четкие распоряжения, чтобы робот не принялся делать это сам.
— Дай им хлеб, смешанный… с соевым белком.
— Да.
— И убери эти отбросы.
— Да.
Мусор на полу начал исчезать. Я не заметила ничего такого, что растворяло бы его, и из пола тоже ничего не поднялось. Однако вся
— Ты получаешь хлеб, смешанный с соевой мукой? — спросила я.
Слово «получаешь» казалось мне наиболее безопасным из всего, что я могла придумать.
— Да.
Тут же появился вышеупомянутый продукт — свалился прямо через появившееся в стене отверстие. Буханки хлеба, по–видимому, с соевой мукой. Собаки залились бешеным лаем, просовывая лапы, морды и языки сквозь прутья клеток. До пищи им было не добраться.
— Металлический шар… у тебя есть имя? Ответа не последовало.
— Ладно. Синий… насколько прочны эти клетки? Собаки могут их разломать? Хоть какая–нибудь из собак?
— Нет.
— Опусти платформу ближе к полу.
Мой насест спланировал вниз. Проходы между клетками были разных размеров, где–то достаточно широкие, а где–то такие узкие, что собаки при желании могли коснуться друг друга, поскольку каждая клетка «выросла» там, где в тот момент находилось животное. Соблюдая осторожность, я выбрала для себя открытое пространство и слезла на пол. Разломав буханку хлеба, я принялась просовывать куски сквозь прутья клеток тех собак, что казались наименее опасными, отчего завывания остальных зубастых мордоворотов только усилились. С этими я поступила иначе: положила хлеб на таком расстоянии от их решетчатых тюрем, чтобы они могли достать его лапами.
Щенок, которого я принесла в Купол первым, неподвижно лежал в маленькой клетке. Мертвый.
Второй щенок был жив, но очень слаб.
Шелудивая пуделиха, выторгованная мною у старика, выглядела еще более грязной, но вела себя весьма активно. И попыталась цапнуть меня, пока я ее кормила.
— Что надо делать?
— Вода. Они хотят пить.
— Да.
Вода тоже потекла через стену. Когда она покрыла пол слоем высотой примерно в дюйм, поток иссяк. Собаки лакали воду прямо внутри своих клеток. Я стояла с мокрыми ногами — значит, сапоги мои все–таки прохудились, жаль, — меня тошнило от псиного зловония, которое усилилось, когда шерсть собак намокла. Особенно ужасно смердел мертвый щенок. Я забралась назад на платформу.
— Что надо делать?
— Скажи мне ты, — велела я.
— Эти собаки ведут себя неправильно.
— Ведут себя неправильно?
— Да.
— Что ты хочешь, чтобы они делали?
— Ты хочешь увидеть демонстрацию?
Круг замкнулся, мы вернулись к тому, с чего начали. Во второй раз это «хочешь увидеть» прозвучало скорее как предложение приобрести информацию («Замечай все»), чем совершить действие («Не высовывайся»). Поэтому я уселась на платформе, скрестив ноги, что гораздо удобнее для моих старых изношенных костей, вдохнула полной грудью и проговорила:
— Почему бы и нет, черт возьми?
—
— Да. — Простой односложный ответ, понятный роботу. Чего, собственно, ожидать, я не знала. Чужаки, космические корабли, войны, странные далекие земли, едва ли постижимые человеческим разумом… Но мне достались картинки со свалки.
Синий испустил полосу света, которая превратилась в трехмерную голограмму, не слишком отличающуюся от той, что я однажды видела, когда мы со школой ездили на экскурсию в Музей науки (нет, вспоминать нельзя!), только она была более протяженной во времени и подробной. Хмурая малышка в лохмотьях, одна из многих тысяч, ковыляет к выгребной яме. Большая собака с пятнистой шкурой бросается вперед, хватает ребенка за одежду и оттаскивает назад, не давая ему упасть в яму.
Коричневый пес средних размеров с ошейником собаки–поводыря ведет какого–то человека, постукивающего по земле белой тростью.
Собака, принадлежащая Армии, из этих, хорошо откормленных, с лоснящейся шерстью, обнюхивает кучу мусора, что–то там находит и замирает в стойке, привлекая внимание.
Группа подростков мучает щенка. Он корчится от боли, но долгим затяжным крупным планом показывается, как он пытается лизнуть ладонь мучителя.
Тощая маленькая собачонка проскальзывает между камней, забегает внутрь кривобокой крошечной хибарки и кладет кусок гнилого мяса рядом с лежащей на земле старой женщиной.
Демонстрация продолжалась, все в том же духе, но странно — люди на картинках едва видны. Нагота ребенка, его перепачканные ножки и круглые коленки, увядшая шея старухи, камуфляжная униформа над коричневыми армейскими ботинками, руки мучителей… Нигде человека не показывали целиком. Люди не в фокусе. Только собаки.
Демонстрация закончилась.
— Эти собаки ведут себя неправильно, — подытожил Синий.
— Собаки? Которых ты показывал?
— Эти собаки здесь ведут себя неправильно
— Эти собаки здесь. — Я указала на мокрых вонючих собак в клетках.
Некоторые из них, наевшись, притихли. Другие рычали и лаяли, трансформируя свою злобу в попытки вырваться на свободу и прикончить меня.
— Эти собаки здесь. Да. Что надо делать?
— Ты хочешь, чтобы эти собаки вели себя так, как те, которых ты показывал?
— Эти собаки должны вести себя правильно. Да.
— Ты хочешь, чтобы они… делали что? Спасали людей? Вынюхивали взрывчатку на свалках? Работали поводырями у слепых, кормили голодных и любили своих мучителей?
Синий ничего не ответил. И опять у меня возникло впечатление, что я со своими вопросами вышла за рамки его мыслительного процесса, словарного запаса или чего–то еще. Странная догадка шевельнулось внутри.
— Синий… ты ведь не сам построил этот Купол… или звездолет, который тут приземлился, так? Ты… просто компьютер.
Молчание.
— Синий, кто говорит тебе, что надо делать?
— Что надо делать? Эти собаки ведут себя неправильно.
— Кто хочет, чтобы эти собаки вели себя правильно? — спросила я и обнаружила, что голос у меня хрипит от волнения.