Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)
Шрифт:
Вся экономика Британии стоит на торговле шерстью, а пряжа ценится вдвое дороже сырья. Налог на продажу шерсти — главный источник ваших доходов. Королева, которую вы даже в мыслях не называете Елизаветой, молода. Вы подсчитываете: через три месяца она оправится от родов, еще через девять — родит другого ребенка. Осенью у вас будет наследник.
— Ну, так что же? — Эдинбург откидывается в кресле, и вас охватывает непреодолимое желание свернуть его морщинистую шею.
Вы отвечаете:
— Не вижу необходимости уничтожать тысячи прялок из-за каприза одной сумасшедшей. — Мадлен, лицо
Архиепископ фыркает, ему смешно даже вспоминать, что было время, когда он читал сказки.
Вы эгоист, Яков Четвертый, это ваш главный порок, но сейчас вы говорите правду. Наверное, потому вы и стали королем.
5. Вдовствующая королева
Что она там делает, эта девчонка? Играет в кто-кого-перетянет, очевидно, и, конечно же, слишком близко к ручью. Наверняка испортит платье. До чего же легкомысленная молодежь, думает вдовствующая королева. С кем это она? Юный лорд Гарри, будущий граф Эдинбург. Вдовствующая королева гордится остротой своего зрения и никогда не надевает очков, хотя ей почти шестьдесят три.
Жаль, что девочка такая страшненькая. Вдовствующая королева втыкает иглу в комнатную туфлю черного бархата. Глаза, как вареный крыжовник, такое впечатление, что она вечно на тебя пялится, и никакого понятия о дисциплине. Вот в наше время, думает вдовствующая королева, вспоминая держатели для спин и монахинь с розгами, в наше время девочки знали, что это такое. Взять хотя бы королеву: никакой дисциплины. Родила двух мертвых младенцев за десять лет и умерла, не дожив до тридцати. Лен, конечно, подешевел с тех пор, как два королевства объединились. И все-таки лучше бы королек (так она про себя величает Якова Четвертого) женился на той славной немецкой принцессе.
Игла снова впивается в черный бархат, стежок, еще стежок, узелок. Королева берет обе туфли в руки и сравнивает вышитые на них розы: одна к одной, не хуже машинных. Корольку как раз впору придутся, а то пол во дворце такой холодный, ноги все время мерзнут.
Треск рвущейся ткани, всплеск. Девочка, разумеется, вдовствующая королева ведь вас предупреждала. Вы только поглядите на нее: платье с одного боку разорвано, нижняя юбка в грязи до колен.
— Примите мои извинения, госпожа. Во всем виноват я один, — говорит лорд Гарри, кланяясь с нарочитым изяществом учителя танцев.
— Да, ты, — отвечает девочка, пытаясь поддать ему ногой.
— Алиса! — восклицает вдовствующая королева. Вообразите, Елизавета хотела назвать девочку Элейной. Ну и имя для наследницы британского престола.
— Но он отнял мою книжку со стихами и сказал, что бросит ее в ручей!
— Глупости, ничего подобного он не делал. Марш в свою комнату сейчас
— Пусть сначала отдаст мою книгу!
Лорд Гарри отвешивает второй поклон и протягивает девочке потрепанный томик.
— Вам стоило только попросить, ваше высочество. — Алиса поворачивается к ним спиной, и вы замечаете то, чего вдовствующая королева, несмотря на всю остроту своего зрения, не видит: в уголках чуть выпуклых глаз девочки, цветом и впрямь похожих на крыжовник, набухли слезы, нос покраснел.
6. Прялка
Она не хотела становиться убийцей. Она помнит домик на северных островах, где появилась на свет: тепло очага и ласковые руки мастера, гладкие от работы и ланолина.
Она помнит и первые услышанные ею слова:
— А зачем же тогда на ней розы?
— Это для какой-нибудь леди. Посмотри, какая тоненькая. Шерсть наших горных овец на ней прясть не станут, это точно. Для нее только годовалый барашек подойдет.
Ночами волны бились о скалы, мерное дыхание мастера и его жены вплеталось в их гул. Днем чайки кричали над морем. А еще ей вспоминались, хотя и смутно, песни лесных птиц и солнечный луч, скользящий по стене из дикого камня. Вечером приходили рыбаки, и кто-нибудь обязательно спрашивал:
— Что это такое ты там мастеришь, Енох? Для кого это, уж не для феи ли?
Тогда мастер ласково проводил по ней рукой и отвечал:
— Тише, ребята. Это для леди. Она спрядет на ней пряжу такую тонкую, что шаль из нее пройдет сквозь обручальное кольцо.
Она не хотела становиться убийцей, но теперь, когда ее перевезли в другой домик на юге, где она стоит и слушает, как разговаривает сама с собой Мадлен, ей остается только вспоминать крики чаек да гнать мысль о том, что ее судьба — не спрясть пряжу такую тонкую, чтобы шаль из нее прошла сквозь обручальное кольцо, а убить королевскую дочь.
7. Принцесса
Алиса поднимается по лестнице. Конечно, она могла убежать: переоделась бы нищенкой и в Шотландию, не хуже какой-нибудь героини Скотта. Но ей не хочется никуда бежать, и вот утром своего семнадцатого дня рождения она в ночной рубашке карабкается на башню с томиком Гете в руках, перевязанным розовой ленточкой, чтобы не рассыпались потрепанные страницы. Она без туфель, побоялась, как бы скрипучая дверца шкафа не разбудила баронессу, которая ночует в ее комнате, сколько она себя помнит. Босиком даже легче оказалось прошмыгнуть мимо спящих стражников, а ведь именно сегодня они должны караулить ее с особым тщанием. У двери в покои вдовствующей королевы она на секунду испугалась:
— Если кто-нибудь услышит меня сейчас, не миновать мне немилости. — В этом состоянии она провела большую часть жизни, и было время, когда она придумала, будто Немилость — это такая страна со своими реками, городами и торговыми маршрутами. Как бы все сложилось, не умри ее мать так рано? Она помнит лицо, складки подушки отпечатались на щеке, бледные губы шепчут что-то о лилейной деве Астолата. Нет, думает она, ничего бы не изменилось. Девушка спотыкается и едва не роняет книгу.