Свои первые басни двадцатилетний Иван Андреевич Крылов, еще мало кому известный писатель, опубликовал в 1788 году, без подписи, в петербургском журнале «Утренние часы». А первую книгу басен выпустил спустя годы – лишь в 1809 году. Не без успеха поработав в разных видах творчества, Крылов понял, что жанр басни больше всего удается ему. Басня стала почти исключительным родом его творчества. И скоро к писателю пришла слава первоклассного автора.
Художественный дар Крылова-баснописца в полной мере раскрылся, когда он соединил свои обширные познания в области древних и новых европейских литератур с осознанием, что облюбованный им вид творчества по природе принадлежит к роду творчества, в котором выражена народная мораль. Эта мораль, к примеру,
явлена в русских сказках о животных, в пословицах, в поучениях, – вообще, в крестьянском баснословии. На Руси затейливый рассказ издавна называли басней. «Басни-сказки» неотделимы от живого ведения рассказа-выдумки, сдобренного шуткой, поучением. Этого-то долго не понимали многие предшественники Крылова, которые терпели неудачу, так как не осознали, что басня неотделима от разговорного языка.
Так, известный в XVIII столетии трудолюбивый филолог, член Петербургской академии – наук В.К. Тредьяковский (1703–1768) задолго до Крылова издал пересказ нескольких «эзоповских басенок». Среди них была и басня «Волк и журавль». Сюжет её тот же, что и у Крылова, но в изложении басни почти всё чуждо разговорной речи.
Подавился костью острою волк в некий день.Так, что не был в силе ни завыть, да стал весь в пень.Для того вот журавля нанял он ценою,Чтоб из горла ту извлечь носа долготою.
Тредьяковский угадывал, что басенную историю надо излагать по-народному, и не случайно внес в свой перевод некоторые разговорные слова и выражения (хотя и не без искажения): «не был в силе ни завыть», «стал весь в пень», но перевод остался тяжелым, книжным.
Сравним с переводом Тредьяковского басню Крылова:
Что волки жадны, всякий знает:Волк, евши, никогдаКостей не разбирает.За то на одного из них пришла беда:Он костью чуть не подавился.Не может Волк ни охнуть, ни вздохнуть;Пришло хоть ноги протянуть!
Весь строй изложения легкий, изящный, понятный любому русскому человеку! Это наша живая речь. Крылов следовал интонации устного рассказа, в басенном рассказе нет и тени какой бы то ни было искусственности.
Известный ученый-филолог XX века Виктор Владимирович Виноградов специально изучал язык и стиль басен Крылова и отметил в них десятки народных пословиц. Ученый привел длинный перечень пословиц и поговорок, которые использовал баснописец, назвал их «семантическими скрепами», то есть связями, которые сообщают изложению басенной истории смысловое единство. Вот некоторые из них: «В семье не без урода» («Слон на воеводстве»), «Хоть видит око, да зуб неймет» («Лисица и виноград»), «Бедность не порок» («Откупщик и сапожник»), «Из огня да в полымя» («Госпожа и две служанки»), «Не плюй в колодец – пригодится воды напиться» («Лев и мышь») и десятки других. Баснописец опирался на привычные в нашем языке обозначения и сравнения животных и птиц с людьми: ворона – вещунья, но падка на лесть, осел упрям, лисица хитрая, медведь сильный, но глупый, заяц труслив, змея опасна и др. И действуют как люди. Пословицы и поговорки, присловья и слова-иносказания, включенные в басни, получили у Крылова развитие и смысловые уточнения.
Первенство Крылова среди баснописцев сохраняется и ныне. И в наше время его басни пленяют читателей. Он поставлен в один ряд с величайшими художниками всех времен и народов. Никого не удивляет, что его равняют с древнегреческим Эзопом, с другими всемирно известными баснописцами. Но более всего его ценят в России как художника, который выразил здравый смысл и ум нашего народа.
В.П. Аникин
Ворона и Лисица
Уж сколько раз твердили миру,Что лесть гнусна, вредна; но только всё не впрок,И в сердце льстец всегда отыщет уголок.___Вороне где-то бог послал кусочек сыру;На ель Ворона взгромоздясь,Позавтракать-было совсем уж собралась,Да позадумалась, а сыр во рту держала.На ту беду Лиса близёхонько бежала;Вдруг сырный дух Лису остановил:Лисица видит сыр, – Лисицу сыр пленил.Плутовка к дереву на цыпочках подходит;Вертит хвостом, с Вороны глаз не сводит,И говорит так сладко, чуть дыша:«Голубушка, как хороша!Ну что за шейка, что за глазки!Рассказывать, так, право, сказки!Какие перушки! какой носок!И верно ангельский быть должен голосок!Спой, светик, не стыдись! Что ежели, сестрица,При красоте такой, и петь ты мастерица,Ведь ты б у нас была царь-птица!»Вещуньина с похвал вскружилась голова,От радости в зобу дыханье спёрло, —И на приветливы лисицыны словаВорона каркнула во всё воронье горло:Сыр выпал – с ним была плутовка такова.
Дуб и Трость
С Тростинкой Дуб однажды в речь вошёл.«Поистине, роптать ты в праве на природу»,Сказал он: «воробей, и тот тебе тяжёл.Чуть лёгкий ветерок подёрнет рябью воду,Ты зашатаешься, начнёшь слабетьИ так нагнёшься сиротливо,Что жалко на тебя смотреть.Меж тем как, наравне с Кавказом, горделиво,Не только солнца я препятствую лучам,Но, посмеваяся и вихрям, и грозам,Стою и твёрд, и прям,Как будто б ограждён ненарушимым миром.Тебе всё бурей – мне всё кажется зефиром.Хотя б уж ты в окружности росла,Густою тению ветвей моих покрытой,От непогод бы я быть мог тебе защитой;Но вам в удел природа отвелаБрега бурливого Эолова владенья:Конечно, нет совсем у ней о вас раденья». —«Ты очень жалостлив»,сказала Трость в ответ,«Однако не крушись: мне столько худа нет.Не за себя я вихрей опасаюсь;Хоть я и гнусь, но не ломаюсь:Так бури мало мне вредят;Едва ль не более тебе они грозят!То правда, что ещё доселе их свирепостьТвою не одолела крепость,И от ударов их ты не склонял лица;Но – подождём конца!»Едва лишь это Трость сказала,Вдруг мчится с северных сторонИ с градом, и с дождём шумящий аквилон.Дуб держится, – к земле Тростиночка припала.Бушует ветр, удвоил силы он,Взревел и вырвал с корнем вонТого, кто небесам главой своей касалсяИ в области теней пятою упирался.
Музыканты
Сосед соседа звал откушать;Но умысел другой тут был:Хозяин музыку любилИ заманил к себе соседа певчих слушать.Запели молодцы: кто в лес, кто по дрова,И у кого что силы стало.В ушах у гостя затрещало,И закружилась голова.«Помилуй ты меня», сказал он с удивленьем:«Чем любоваться тут? Твой хорГорланит вздор!» —«То правда», отвечал хозяин с умиленьем:«Они немножечко дерут;Зато уж в рот хмельного не берут,И все с прекрасным поведеньем».___А я скажу: по мне уж лучше пей,Да дело разумей.
Ворона и Курица
Когда Смоленский Князь,Противу дерзости искусством воружась,Вандалам новым сеть поставилИ на погибель им Москву оставил:Тогда все жители, и малый и большой,Часа не тратя, собралисяИ вон из стен Московских поднялися,Как из улья пчелиный рой.Ворона с кровли тут на эту всю тревогуСпокойно, чистя нос, глядит.«А ты что ж, кумушка, в дорогу?»Ей с возу Курица кричит:«Ведь говорят, что у порогуНаш супостат». —«Мне что до этого за дело?»Вещунья ей в ответ: «Я здесь останусь смело.Вот ваши сёстры, как хотят;А ведь Ворон ни жарят, ни варят:Так мне с гостьми не мудрено ужиться,А, может быть, ещё удастся поживитьсяСырком, иль косточкой, иль чем-нибудь.Прощай, хохлаточка, счастливый путь!»Ворона подлинно осталась;Но, вместо всех поживок ей,Как голодом морить Смоленский стал гостей —Она сама к ним в суп попалась.___Так часто человек в расчётах слеп и глуп.За счастьем, кажется, ты по пятам несёшься:А как на деле с ним сочтёшься —Попался, как ворона в суп!
Ларчик
Случается нередко намИ труд и мудрость видеть там,Где стоит только догадаться,За дело просто взяться.___К кому-то принесли от мастера Ларец.Отделкой, чистотой Ларец в глаза кидался;Ну, всякий Ларчиком прекрасным любовался.Вот входит в комнату Механики мудрец.Взглянув на Ларчик,он сказал: «Ларец с секретом,Так; он и без замка;А я берусь открыть; да, да, уверен в этом;Не смейтесь так исподтишка!Я отыщу секрет и Ларчик вам открою:В Механике и я чего-нибудь да стою».Вот за Ларец принялся он:Вертит его со всех сторонИ голову свою ломает;То гвоздик, то другой, то скобку пожимает.Тут, глядя на него, инойКачает головой;Те шепчутся, а те смеются меж собой.В ушах лишь только отдаётся:«Не тут, не так, не там!» Механик пуще рвётся.Потел, потел; но, наконец, устал,От Ларчика отсталИ, как открыть его, никак не догадался:А Ларчик просто открывался.
