Лучшие классические детективы в одном томе (сборник)
Шрифт:
Надо признаться, читатель, я довольно упрямый старик. Чем упорнее сыщик Кафф скрывал от меня свои мысли, тем упорнее старался я в них проникнуть. Когда мы свернули в кустарник, я попытался провести его другим способом.
– При настоящем положении вещей, – сказал я, – на вашем месте я стал бы в тупик.
– При настоящем положении вещей, – ответил Кафф, – на моем месте вы пришли бы к выводу, который уничтожил бы всякое сомнение. Оставим этот вывод пока в стороне, мистер Беттередж. Я привел вас сюда не затем, чтобы вы травили меня, как барсука; я привел вас сюда для того, чтобы получить от вас некоторые сведения. Конечно, вы могли бы сообщить их мне и в доме. Но двери и слушатели взаимно
Немыслимо было провести этого человека! Я уступил и стал терпеливо, насколько мог, ожидать, что последует дальше.
– Не будем вникать в причины поведения вашей барышни, – продолжал сыщик, – пожалеем только, что она отказывается мне помочь, потому что, поступая так, она делает расследование более трудным, чем оно могло бы быть. Мы должны теперь постараться без ее помощи разрешить тайну пятна, которое, верьте моему слову, является также и тайной алмаза. Я решил повидать слуг и обследовать их мысли и поступки, мистер Беттередж, вместо того чтобы обыскивать их сундуки. Однако, прежде чем приступить к этому, я хотел бы задать вам два вопроса. Вы человек наблюдательный; скажите, не заметили ли вы какой-нибудь странности в ком-либо из слуг, – кроме, разумеется, весьма естественного испуга и волнения, – после того как обнаружилась пропажа алмаза? Не было ли между ними какой-нибудь особенной ссоры? Например, не рассердился ли кто-нибудь совершенно неожиданно? Или не занемог ли вдруг?
Я вспомнил о внезапной болезни Розанны Спирман за вчерашним обедом, но не успел ответить, как сыщик вдруг уставился на кустарник и пробормотал про себя:
– Ага!
– Что случилось? – спросил я.
– Опять ревматизм в спине, – ответил сыщик громким голосом, словно желая, чтобы нас услышало третье лицо. – Должно быть, к перемене погоды.
Еще несколько шагов – и мы очутились у дома. Круто повернув направо, мы вышли на террасу и спустились по ступенькам в нижний сад. Сыщик Кафф остановился на открытом месте, откуда все хорошо было видно на большом расстоянии.
– Невероятно, чтобы эта молодая девушка, Розанна Спирман, со своей наружностью, имела поклонника, – сказал он, – но в интересах этой девушки я должен спросить у вас сейчас: не обзавелась ли она, бедняжка, обожателем, по примеру остальных?
Что означал его вопрос при данных обстоятельствах? Вместо ответа я вытаращил на него глаза.
– Дело в том, что Розанна Спирман пряталась в кустах, когда мы проходили мимо, – сказал сыщик.
– Это когда вы сказали «ага»?
– Да, когда я сказал «ага». Если у нее есть обожатель, такое поведение не означает ничего. Если же нет, то, при настоящем положении дел в доме, это крайне подозрительно, и, как мне ни жаль, я буду вынужден действовать соответствующим образом.
Что мог я ему сказать? Я знал, что мистер Фрэнклин любит гулять в кустарниках; я знал, что, по всей вероятности, он пойдет по этой дороге, возвращаясь со станции; я знал, что Пенелопа не раз заставала тут нашу вторую служанку и всегда уверяла меня, что Розанна хотела привлечь к себе внимание мистера Фрэнклина. Если дочь моя права, Розанна могла тут поджидать возвращения мистера Фрэнклина как раз в то время, когда сыщик заметил ее. Я был поставлен между двумя трудностями: или упомянуть о фантазиях Пенелопы как о своих собственных, или предоставить несчастной девушке пострадать от последствий, от очень серьезных последствий, возбудив подозрения сыщика. Из чистого сострадания к девушке – клянусь честью и душой, из чистого сострадания к девушке! – я дал сыщику необходимые объяснения и сказал ему, что Розанна имела сумасбродство влюбиться в мистера Фрэнклина Блэка.
Инспектор Кафф не смеялся никогда.
– Не лучше ли было бы вам сказать, что она имела сумасбродство родиться безобразной и служанкой? – спросил он. – Влюбиться в джентльмена с наружностью и обращением мистера Фрэнклина кажется мне не самым большим сумасбродством в ее поведении. Однако я рад, что дело выяснилось. Как-то легче на душе, когда хоть какая-нибудь загадка разрешается. Да, я сохраню это в тайне, мистер Беттередж. Я люблю щадить человеческие слабости, хоть мне в моей профессии не так уж часто представляется к этому случай. Вы думаете, мистер Фрэнклин Блэк не подозревает о привязанности этой девушки? Поверьте, он скорехонько узнал бы о ней, будь девушка недурна собой. Некрасивым женщинам плохо живется на этом свете; будем надеяться, что они получат награду на том… А у вас превосходный сад, и как хорошо содержится лужайка! Посмотрите сами, насколько красивее кажутся цветы, когда их окружает трава, а не песок… Нет, благодарю, я не сорву розу. У меня болит сердце, когда их срывают со стеблей, так же как у вас болит сердце, когда что-нибудь идет неладно в людской… Вы не заметили что-нибудь необычное для вас в слугах, когда обнаружилась пропажа алмаза?
До сих пор я держал себя очень откровенно с сыщиком Каффом. Но вкрадчивость, с какой он вторично обратился ко мне с этим вопросом, заставила меня быть осторожнее. Сказать попросту, меня вовсе не радовала мысль помогать его розыскам, если эти розыски приводили его, словно змею, ползущую в траве, к моим товарищам – слугам.
– Я ничего не заметил, – сказал я, – кроме того, что все мы растерялись, включая и меня самого.
– О! – сказал сыщик. – И вы ничего больше не имеете мне сказать, не так ли?
Я ответил с невозмутимой физиономией (льщу себя этой мыслью):
– Ничего.
Унылые глаза сыщика Каффа пристально уставились мне в лицо.
– Мистер Беттередж, – сказал он, – позвольте пожать вам руку. Вы мне чрезвычайно нравитесь.
Почему он выбрал именно эту минуту, когда я обманул его, чтоб высказать мне свое расположение, понять не могу. Но, разумеется, я несколько возгордился, не на шутку возгордился тем, что наконец-то провел знаменитого Каффа!
Мы вернулись домой. Кафф попросил отвести ему для допроса особую комнату, а потом присылать туда слуг, живущих в доме, одного за другим, по порядку их звания, от первого до последнего.
Я привел сыщика Каффа в свою собственную комнату, а потом созвал всех слуг в переднюю. Розанна Спирман пришла вместе с другими, такая же, как всегда. Она была не менее опытна в своем роде, нежели сыщик в своем, и, я подозреваю, слышала в кустарнике, как он расспрашивал меня о слугах вообще, прежде чем увидел ее. Но по лицу ее нельзя было и догадаться, что она помнит о существовании такого места, как наш кустарник.
Я отправлял к сыщику одну служанку за другой, как мне было велено. Кухарка первая вошла в судилище – другими словами, в мою комнату. Она оставалась там очень недолго. Выводом ее было, когда она вышла:
– Сыщик Кафф человек унылый, но сыщик Кафф настоящий джентльмен.
Вслед за нею отправилась горничная миледи. Оставалась она гораздо дольше. Заключением ее было, когда она вышла:
– Если сыщик Кафф не верит словам порядочной женщины, то он мог бы по крайней мере оставить свое мнение при себе!
Потом отправилась Пенелопа. Оставалась минуты две, не больше. Донесение:
– Сыщика Каффа очень жаль: должно быть, он в молодости был несчастлив в любви, батюшка.
После Пенелопы пошла старшая служанка. Оставалась, как и горничная миледи, довольно долго. Вывод: