Лучшие классические детективы в одном томе (сборник)
Шрифт:
– Я слышал, Рэчел, что в расписке ничего не было указано. Драгоценность, принадлежащая мистеру Люкеру, запечатанная его печатью и отданная в банк на хранение, с тем чтобы быть выданной обратно только в его собственные руки, – вот ее форма, и вот все, что я знаю об этом.
Рэчел помолчала с минуту, взглянула на мать и вздохнула. Потом опять перевела глаза на мистера Годфри и продолжала:
– Наши частные дела, кажется, попали в газеты?
– С прискорбием должен сознаться, что это так.
– И кое-какие праздные люди, совершенно чужие нам, стараются
– Боюсь, что любопытство публики направлено именно в эту сторону.
– Люди, утверждающие, что трое неизвестных, напавшие на вас и на мистера Люкера, – это те же индусы, говорят также, что и драгоценность…
Тут Рэчел остановилась. Она делалась постепенно все бледнее и бледнее. Необыкновенно черные волосы ее сделали эту бледность, по контрасту, такой страшной, что мы все думали – она упадет в обморок в ту минуту, когда остановилась на середине своего вопроса. Милый мистер Годфри сделал вторую попытку встать со стула. Тетушка умоляла ее не говорить более. Я поспешила на помощь тетушке со скромным залогом мира в виде склянки с нюхательной солью.
– Годфри, оставайтесь на своем месте… Мама, нет ни малейшей причины пугаться за меня… Клак, вы умираете от желания услышать конец, – я не упаду в обморок специально для того, чтобы сделать вам одолжение.
Таковы были подлинные ее слова, я записала их в дневнике тотчас, как вернулась домой.
Она опять обратилась к мистеру Годфри. С упорством, на которое страшно было смотреть, она опять вернулась к прерванной фразе, на которой остановилась, и докончила ее:
– Скажите мне прямо, Годфри: говорит ли кто-нибудь, что драгоценность мистера Люкера – Лунный камень?
Едва лишь упоминание об алмазе сорвалось с ее губ, я увидела перемену в моем чудном друге. Лицо его потемнело. Его покинула присущая ему мягкость в обращении, составлявшая одну из главных его прелестей. Ответ его преисполнился благородного негодования.
– Они говорят это! – воскликнул он. – Есть люди, не останавливающиеся перед тем, чтобы обвинить мистера Люкера в обмане во имя каких-то частных личных интересов. Он снова и снова торжественно клянется в ответ на клевету, что никогда в жизни даже и не слышал о Лунном камне. А эти низкие люди отвечают – без тени каких-либо доказательств, – что у него есть причины быть скрытным. «Мы отказываемся верить его клятве!» Стыд и позор!
Пока он говорил, Рэчел глядела на него как-то странно, – не берусь описать, до чего странно. Когда он кончил, она сказала:
– Если принять во внимание, что мистер Люкер едва вам знаком, вы что-то уж очень горячо защищаете его, Годфри.
Мой высокоодаренный друг дал ей один из самых истинно евангельских ответов, какие я когда-либо в жизни слышала:
– Надеюсь, Рэчел, я горячо защищаю интересы каждого притесняемого человека.
Тон, каким были сказаны эти слова, мог бы растопить камень. Но – о друзья мои! – что такое твердость камня? Ничто перед твердостью необращенного сердца человеческого! Она фыркнула. Я краснею, вспоминая это: фыркнула ему в лицо.
– Приберегите ваши благородные фразы для женского комитета, Годфри. Я убеждена, что скандал, коснувшийся Люкера, не пощадил и вас.
Даже оцепенение тетушки прошло при этих словах.
– Рэчел, дорогая, – вступилась она, – ты не имеешь права так говорить!
– Я не имею в виду ничего плохого, мама, я говорю это с добрыми намерениями. Потерпите еще минутку, и вы увидите.
Она опять взглянула на мистера Годфри с выражением, похожим на внезапную жалость. Она зашла так далеко, так несовместимо с женским достоинством, что позволила себе взять его за руку.
– Я уверена, что догадываюсь о причине вашего нежелания говорить на эту тему с моей матерью и со мной. Несчастная случайность соединила ваше имя в глазах людей с именем мистера Люкера. Вы рассказали мне о скандальных слухах, которые ходят про него. Скажите мне, какие скандальные слухи ходят про вас?
Даже в эту минуту милый мистер Годфри, всегда готовый отвечать добром за зло, попытался пощадить ее.
– Не спрашивайте меня! – сказал он. – Лучше позабудем об этом, Рэчел… право же, лучше!
– Я хочу это знать! – вскричала она яростно.
– Ответьте ей, Годфри, – вмешалась тетушка, – ничто так не повредит ей сейчас, как ваше молчание.
Красивые глаза мистера Годфри наполнились слезами. Он устремил на нее последний умоляющий взгляд и произнес наконец роковые слова:
– Если вы хотите знать, Рэчел, слух идет, что Лунный камень в закладе у мистера Люкера и что я – тот человек, кто заложил его.
Она вскочила на ноги со стоном. Она попеременно глядела то на тетушку, то на мистера Годфри с таким безумным видом, что я, право же, подумала: уж не сошла ли она с ума?
– Не говорите со мной! Не дотрагивайтесь до меня! – воскликнула она, отшатываясь от нас всех, словно загнанный зверь, в дальний угол комнаты. – Это моя вина! Я должна исправить ее! Я принесла в жертву себя – это мое право. Но видеть, как гибнет невинный человек, хранить тайну, разрушая ему жизнь? О господи! Это слишком ужасно! Я не могу этого вынести!
Тетушка приподнялась со стула и вдруг снова села. Она окликнула меня слабым голосом, указав на флакон в своей рабочей корзинке.
– Скорей, – шепнула она, – шесть капель с водой. Чтобы Рэчел не заметила!
При других обстоятельствах я нашла бы это странным. Но сейчас не было времени думать – нужно было дать лекарство. Милый мистер Годфри бессознательно помог мне скрыть это от Рэчел, говоря ей на другом конце комнаты слова утешения.
– Право же… право же, вы преувеличиваете, – услышала я. – Моя репутация слишком безупречна, для того чтоб ее могла погубить такая мимолетная клевета. Все это позабудется через неделю. Перестанем говорить об этом.
Она осталась совершенно нечувствительна даже к такому великодушию. Она вела себя все хуже и хуже.