Лучшие классические детективы в одном томе (сборник)
Шрифт:
– Задув свечу, вы опять легли в постель?
– Я не успела. В ту минуту, когда я задула свечу, дверь гостиной отворилась, и я увидела…
– Вы увидели?
– Вас.
– Одетого как обычно?
– Нет. В ночной рубашке, со свечой в руке.
– Одного?
– Одного.
– Вы могли видеть мое лицо?
– Да.
– Ясно?
– Совершенно. Свеча в вашей руке освещала его.
– Глаза мои были открыты?
– Да.
– Вы заметили в них что-нибудь странное, что-нибудь похожее на пристальное или бессмысленное выражение?
– Совсем
– Вы обратили внимание, какой у меня был вид, когда я входил в комнату?
– Вы шли, как ходите всегда. Вы дошли до середины комнаты, а потом остановились и осмотрелись вокруг.
– Что же вы сделали, когда увидели меня?
– Я не могла ничего сделать. Я стояла как окаменелая. Я не могла заговорить, я не могла закричать, я не могла даже пошевелиться, чтобы запереть дверь.
– Мог я вас видеть там, где вы стояли?
– Конечно, вы могли видеть меня. Но вы ни разу не взглянули на меня. Бесполезно задавать этот вопрос. Я уверена, что вы меня не видели.
– Почему же вы так уверены?
– Иначе разве вы взяли бы алмаз? Поступили бы так, как поступили впоследствии? Были бы вы здесь теперь, если бы знали, что я тогда не спала и смотрела на вас? Не заставляйте меня говорить об этом! Я хочу отвечать вам спокойно. Помогите мне сохранить спокойствие. Перейдемте к чему-нибудь другому.
Она была права, права во всех отношениях. Я перешел к другому.
– Что я сделал после того, как вышел на середину комнаты и остановился там?
– Вы повернулись и прямо пошли в угол возле окна, где стоит мой индийский шкафчик.
– Когда я стоял у шкафчика, я должен был стоять к вам спиной. Как же вы видели, что я делал?
– Когда вы двинулись с места, двинулась и я.
– Чтобы видеть, что я делаю?
– В моей гостиной три зеркала. Когда вы стояли там, я увидела все отраженным в одном из зеркал.
– Что же вы увидели?
– Вы поставили свечу на шкафчик. Вы выдвинули и задвинули один ящик за другим, пока не дошли до того, в который я положила алмаз. Вы с минуту смотрели на выдвинутый ящик, а потом сунули в него руку и вынули алмаз.
– Почему вы узнали, что я вынул алмаз?
– Я видела, как вы сунули руку в ящик. Я видела блеск камня между вашим указательным и большим пальцами, когда вы вынули руку из ящика.
– Не протянулась ли рука моя опять к ящику, чтобы, например, запереть его?
– Нет. Алмаз был у вас в правой руке, а свечку со шкафчика вы сняли левой рукой.
– После этого я опять осмотрелся вокруг?
– Нет.
– Я сейчас же вышел из комнаты?
– Нет. Вы стояли совершенно неподвижно, как мне показалось, и довольно долго. Я видела лицо ваше боком в зеркале. Вы походили на человека задумавшегося и недовольного своими мыслями.
– Что же случилось потом?
– Вы вдруг пробудились от задумчивости и сразу вышли из комнаты.
– Я запер за собою дверь?
– Нет. Вы быстро вышли в коридор и оставили дверь открытой.
– А потом?
– Потом свет от вашей свечи исчез, и звук ваших шагов замер, а я осталась одна в комнате.
– И ничего не произошло больше до той минуты, когда весь дом узнал, что алмаз пропал?
– Ничего.
– Вы уверены в этом? Не заснули ли вы на короткое время?
– Я совсем не спала, я совсем не ложилась в постель. Ничего не случилось до тех пор, пока не вошла Пенелопа в свое обычное время, утром.
Я выпустил ее руку, встал и прошелся по комнате. На каждый мой вопрос был дан ответ. Каждая мелочь, какую я захотел узнать, была сообщена мне. Я даже вернулся было к мысли о лунатизме и опьянении; и опять невозможность того и другого встала передо мной – на этот раз в показании свидетеля, видевшего меня своими глазами. Что следовало теперь сказать? Что следовало теперь сделать? Только один ужасный факт воровства – единственный видимый и осязаемый факт – стоял передо мной среди непроницаемого мрака, в котором тонуло все. Не было ни малейшего проблеска света, когда я узнал тайну Розанны Спирман на Зыбучих песках. И ни малейшего проблеска света теперь, когда я обратился к самой Рэчел и услышал отвратительную историю той ночи от нее самой.
На этот раз она первая прервала молчание.
– Ну, – сказала она, – вы спрашивали, а я отвечала. Вы подали мне надежду, что из всего этого выйдет что-нибудь, потому что вы сами на что-то надеялись. Что вы теперь скажете?
Тон, которым она говорила, показал мне, что мое влияние над нею прекратилось.
– Мы должны были вместе пересмотреть то, что случилось в ночь после моего рождения, – продолжала она, – и тогда мы должны были понять друг друга. Случилось ли это?
Она безжалостно ждала моего ответа. Отвечая ей, я сделал гибельную ошибку, – я позволил отчаянной беспомощности моего положения одержать верх над моим самообладанием. Опрометчиво и бессмысленно я стал упрекать ее за молчание, которое до сих пор оставляло меня в неведении.
– Если бы вы высказались, когда вам следовало высказаться, – начал я, – если бы вы оказали мне самую обыкновенную справедливость и объяснились…
С криком бешенства прервала она меня. Слова, сказанные мной, немедленно привели ее в неистовую ярость.
– Объясниться! – повторила она. – О, есть ли другой такой человек на свете? Я пощадила его, когда разрывалось мое сердце, я защитила его, когда дело шло о моей репутации, а он теперь упрекает меня и говорит, что мне следовало объясниться! После того, как я верила ему, после того, как я его любила, после того, как я думала о нем днем, видела его во сне ночью, – он спрашивает, почему я не обвинила его в бесчестии в первый раз, как мы встретились! «Возлюбленный моего сердца, ты вор! Мой герой, которого я люблю и уважаю, ты пробрался в мою комнату под прикрытием ночной темноты и украл мой алмаз!» – вот что следовало мне сказать. О негодяй, о низкий, низкий, низкий негодяй! Я лишилась бы пятидесяти алмазов скорее, чем увидеть, что ваше лицо лжет мне, как оно лжет теперь!