Лучшие классические детективы в одном томе (сборник)
Шрифт:
Теперь я почти дописала мое длинное письмо, одна, в спальне Люси Йолланд. Когда оно будет кончено, я сойду вниз, свернув рубашку и спрятав ее под плащ. Я найду между старыми вещами в кухне миссис Йолланд какой-нибудь ящичек, чтоб сохранить рубашку целой и сухой в моем тайнике. А потом пойду к Зыбучим пескам – не бойтесь, следы моих шагов не выдадут меня – и спрячу вашу ночную рубашку в песке, где ни одна живая душа не найдет ее, если я сама не открою этой тайны.
А когда это будет сделано, что тогда?
Тогда, мистер Фрэнклин, у меня будет двойное основание еще
Да. Если я не смогу воспользоваться первым представившимся мне случаем, если вы опять будете жестоки со мной и это будет мне так же больно, как и раньше, я прощусь со светом, отказавшим мне в счастье, которое он дает другим. Я прощусь с жизнью, которую ничто, кроме вашей доброты, не может сделать для меня приятной. Не осуждайте себя, сэр, если это кончится таким образом. Но постарайтесь хоть немного пожалеть меня! Я позабочусь, чтобы вы узнали о том, что я сделала для вас, когда уже не буду в состоянии сказать вам об этом сама. Скажете ли вы тогда что-нибудь ласковое обо мне тем же самым кротким тоном, каким вы говорите с мисс Рэчел? Если вы это сделаете и если существуют духи, я верю, что мой дух это услышит и обрадуется.
Пора кончать письмо. Я довела себя до слез. Как же я найду дорогу к тайнику, если дам ненужным слезам ослеплять мне глаза?
Кроме того, зачем смотреть на вещи мрачно? Почему не верить, что все еще может кончиться хорошо? Я могу найти вас в хорошем расположении духа сегодня, а если нет, мне, быть может, это удастся завтра утром. Мое некрасивое лицо не похорошеет от горя – ведь нет? Почем знать… может быть, я исписала все эти бесконечные страницы попусту? Я положу их для безопасности (не надо упоминать сейчас о другой причине) в тайник вместе с ночной рубашкой. Трудно мне было, очень трудно писать вам это письмо! О, если бы мы только поняли друг друга, с какой радостью разорву я его!
Остаюсь, сэр, преданно вас любящая и скромная слуга ваша, Розанна Спирман».
Беттередж молча дочитал письмо. Старательно вложил его в конверт и задумался, опустив голову и потупив глаза в землю.
– Беттередж, – сказал я, – нет ли в конце письма какого-нибудь намека, который мог бы нам помочь?
Он поднял глаза медленно и с тяжелым вздохом.
– Тут нет ничего, что могло бы помочь вам, мистер Фрэнклин, – ответил он. – Послушайтесь моего совета и не вынимайте этого письма из конверта до тех пор, пока ваши теперешние заботы не прекратятся. Оно очень огорчит вас, когда бы вы ни прочитали его. Не читайте его теперь.
Глава VI
Я отправился на станцию пешком. Излишне говорить, что меня сопровождал Габриэль Беттередж. Письмо находилось у меня в кармане, а ночная рубашка была спрятана в саквояже – для того чтобы показать то и другое мистеру Бреффу в этот же вечер.
Мы молча вышли из дома. В первый раз, с тех пор как я его знаю, старик Беттередж не знал, о чем со мной говорить. Но так как у меня было что сказать ему, я сам начал разговор, как только мы вышли из ворот парка.
– Прежде чем уехать в Лондон, – начал я, – хочу задать вам два вопроса. Они имеют отношение ко мне самому и, думаю, несколько удивят вас.
– Если только они выбьют из моей головы письмо этой бедной девушки, мистер Фрэнклин, пусть они произведут на меня какое угодно впечатление. Пожалуйста, удивите меня, сэр, как можно скорее!
– Первый вопрос, Беттередж, вот какой: не был ли я пьян вечером в день рождения Рэчел?
– Пьяны? Вы? – воскликнул старик. – Напротив, это как раз ваш большой недостаток, мистер Фрэнклин, что вы пьете только за обедом, а уж потом – ни капельки!
– Но день рождения – день особенный. В этот вечер я мог изменить своим постоянным привычкам.
Беттередж с минуту раздумывал.
– Вы изменили своим привычкам, сэр, и я скажу вам, каким образом. Вы казались ужасно нездоровым, и мы уговорили вас выпить несколько капель коньяку с водой, чтобы подбодрить вас немножко.
– Я не привык к коньяку с водой. Очень может быть…
– Погодите, мистер Фрэнклин. Я знал, что вы не привыкли, и налил вам полрюмки нашего пятидесятилетнего старого коньяку и – стыд и срам мне! – развел этот благородный напиток целым стаканом холодной воды. Ребенок не мог бы опьянеть от этого, а тем более взрослый человек!
Я знал, что могу положиться на его память в делах такого рода. Следовательно, предположение, что я был пьян, оказалось совершенно неосновательно. Я перешел ко второму вопросу.
– До моей поездки за границу, Беттередж, вы часто видели меня, когда я был ребенком. Скажите мне прямо: не было ли чего-нибудь странного во мне после того, как я засыпал? Замечали вы когда-нибудь, чтобы я ходил во сне?
Беттередж остановился, секунду смотрел на меня и, покачав головой, пошел дальше.
– Вижу, куда вы метите, мистер Фрэнклин, – сказал он. – Вы стараетесь объяснить, каким образом краска могла очутиться на вашей ночной рубашке без вашего ведома. Но вы на тысячи миль от истины, сэр. Разгуливать во сне? Да никогда в жизни не делали вы ничего подобного!
Опять я почувствовал, что Беттередж должен быть прав. Ни дома, ни за границей – я никогда не вел уединенного образа жизни. Если бы я был лунатиком, сотни людей должны были бы заметить эту мою особенность и из участия ко мне предостеречь меня, чтобы я мог избавиться от этой болезни.
И все-таки я ухватился – с упорством, и естественным и простительным при подобных обстоятельствах, – за эти единственные два объяснения, которые могли бы объяснить ужасное положение, в каком я тогда находился. Заметив, что я не удовлетворился его ответами, Беттередж напомнил последующие события в истории Лунного камня, разбил мои надежды в пух и прах тотчас и навсегда.