Лучшие страхи года
Шрифт:
— Понятно.
— Ну вот, собираю я мусор и оттаскиваю в мусоровоз. Мне нравится вперед уходить. Другие големы вместе держатся, а я… ну, я вроде как одиночка. И подхожу я к этому большому старому кирпичному особняку. Трущоба жуткая, но мусорный бак перед домом стоит. Забавно — какие бы отбросы там ни жили, но и они свои отбросы выкидывают. — Байрон умолк. Огромной рукой он разгладил глину на щеках, где она размякла от слез. Это был его способ вытереть глаза. — И вот беру я бак. Но я же неуклюжий, и крышку сдвинул нечаянно. И увидел, что внутри.
— Девушка? В нарезке?
— Девушка в нарезке, да. И сверху топор. Я очень испугался. Не знал,
И тут я понимаю, что стою уже пару минут, словно вкопанный.
— А потом что?
— Четыре-Ноль-Семь-Один, он наш начальник смены, посмотрел на топор. Потом заглянул в бак. И говорит: «Что ты с ней сделал, урод?» И тут все от меня так и шарахнулись, а Два-Два-Восемь-Шесть сказал, что вызовет полицию, и вот тогда я бросился бежать.
— Зачем ты побежал, если ни в чем не виноват?
— Не знаю. Я был в панике. Просто кинулся наутек.
— Почему ты бак не бросил по пути? Или хотя бы топор?
— Но это же улики, да? Мне нужно доказать, что я невиновен.
Я посмотрел на копов. Они закончили воздвигать заграждение и теперь сидели там на корточках и чего-то ждали. Я посмотрел на Байрона: голем сидел с несчастным видом посреди обломков моего дивана. С какой стороны ни глянь, ерунда получается.
Лучшее, что я мог сделать, — это открыть дверь и позволить копам выполнить свою работу.
Я налил себе еще кофе.
Заставил себя посмотреть на останки.
— Тот особняк в восточной части города, — сказал я. — Где именно он находится?
— На улице Распятия. Значит, вы мне поверили? Вы поможете мне?
— Не радуйся раньше времени. Мне просто стало любопытно. Думаю, нам с тобой предстоит небольшая прогулка.
— Но как мы отсюда выйдем? Копы нас ни за что не пропустят.
— Но здесь же не одна дверь.
Байрон посмотрел на четыре глухие стены. Поскреб в паху. Глины там у него было много.
— У вас и задняя дверь есть?
Всем известно, что существуют одиннадцать пространственных измерений. Но в тех местах, где вы обычно бываете, вы можете увидеть разве что три или четыре. Ну, иногда пять, если уже поздно и бар еще открыт. Но есть места, где измерения… скапливаются.
Представьте себе клубок шерсти. Как бы туго он ни был намотан, если начнете разматывать, рано или поздно наткнетесь на узел. Шерсть имеет свойство запутываться. То же самое можно сказать и про измерения.
Возьмем для примера наш город. Он построен прямо на гигантском космическом узле. В целом он выглядит как город, но измерений в нем слишком уж много. Поэтому он вот такой. Поэтому все копы тут зомби, а криминальные авторитеты — титаны. Поэтому на окраинах время течет медленнее, чем в деловом центре, а мэр у нас — богиня и бывшая гангстерша по имени Афина Паллада. Поэтому в небе летают гром-птицы, [31] а сточные трубы обладают собственным разумом. Поэтому здесь все взаимосвязано, но смысла в этом ровным счетом никакого. Просто сам город — это что-то вроде узла, узла в центре огромной паутины. Но паутина сплетена не из шелковой нити, а из космической струны. [32] И если где-то струна завибрирует, вибрация передается всей паутине, всему узлу, всему городу. Вот что такое наш город: все звуки космоса, слитые воедино.
31
Гром-птица,
32
Космическая струна — гипотетический реликтовый астрономический объект, представляющий собой гигантскую складку пространства-времени.
По крайней мере, так пишут в туристических буклетах. А я просто зову его домом.
Главное же, что у нас тут есть узлы внутри узлов. Это как-то связано с фракталами, но я ничего в этом не понимаю, так что лучше спрашивайте у Мандельброта. Суть в том, что некоторые места в нашем городе оказываются еще более запутанными, чем остальные. Этот квартал, например. А особенно — моя контора. В моей конторе просто куча измерений.
А чем больше у вас измерений, тем больше дверей.
За книжным шкафом у меня есть люк. Я открыл его и подтолкнул Байрона к лестнице, ведущей в подвал.
— У вас там потайной ход? — спросил голем. Голос у него был, как у маленького ребенка, только грубый очень.
— Восемьдесят девять потайных ходов, — ответил я. — По крайней мере, столько я насчитал в прошлый раз.
— Тут темно. Не люблю темноты.
— Ты пока здесь постой, а я пальто возьму.
Я снова поднялся по лестнице и снял пальто с крючка. Когда я выглянул наружу, к баррикаде стремительно направлялись два автомобиля без номеров. В отличие от обычных полицейских машин на колесах, эти были шагающими.
Первым автомобилем оказалась простая проржавевшая колымага с негнущимися стальными ногами и свисающим сверху фонарем. Из нее вылез широкоплечий зомби с матюгальником. Переговорщик. Значит, копы считают это осадой.
Второй машиной оказался «кадиллак». Уж он-то был не простым и не ржавым. Ног у него было не меньше, чем у сороконожки, и он перегородил собой всю дорогу от одного бордюра до другого. Он выглядел обтекаемым, словно кит, и таким же огромным. Машина для великана. Стекла были тонированными, но водительское окно оказалось чуть-чуть приоткрытым. Сквозь щель я успел заметить пару уставившихся прямо на меня огромных красных глаз.
Зомби-переговорщик поднес матюгальник к тому, что осталось от его губ.
— ВЫДАЙТЕ НАМ МАЦЕРАТОРА! МЫ ЗНАЕМ, ЧТО ОН ЗДЕСЬ! ПОМОГИТЕ НАМ, И ВАС ОТПУСТЯТ!
Отпустят. Как же. Можно подумать, я поверю чуваку, который обматывается клейкой лентой, чтобы не вывалились кишки.
И опять же: Мацератор. [33] Вот почему копы так рвутся повязать голема.
B этом городе было полно серийных убийц: Джози Доу, доктор Потрошитель, братья Скальпосниматели. Но их карьера оказалась недолгой. Здесь серийных убийц ловят быстро: хотя с дедукцией у зомби неважно (у них же каша вместо мозгов), из них получаются потрясающие судмедэксперты. Покажи зомби труп, и первым делом он его обнюхает. А вторым — сообщит имя и адрес убийцы.
33
Мацератор — дробилка, машина для измельчения промышленных отходов.