Шрифт:
Айзек Азимов
Лучший друг
– Где Джимми, дорогая?
– - спросил мистер Андерсон.
– На кратере, - ответила миссис Андерсон.
– - Ничего не может случиться, с ним вместе Робачонка. А... эту уже доставили?
– Да. Она еще в космопорте, проходит обследование. Честно говоря, мне самому не терпится ее увидеть. Ведь с тех пор, как, пятнадцать лет назад улетел с Земли, я не видел ни одной. Кино не в счет.
– Джимми не видел ни одной вообще, - сказала миссис Андерсон.
– Потому что он родился на Луне и бывать на Земле не может. Почему я ее сюда и выписал. Мне
– Уж очень она дорого стоила, - заметила миссис Андерсон с легким вздохом.
– Робачонка тоже обходится нам недешево, - сказал мистер Андерсон.
Джимми и в самом деле сейчас был на кратере. По земным меркам, для десятилетнего он был слишком худым и высоким. Руки и ноги у него были длинные и гибкие, но в скафандре он выглядел шире и коренастей. Так или иначе, к лунной гравитации он был адаптирован много больше любого человека, родившегося на Земле. Когда, сгибая и распрямляя ноги, Джимми начинал прыгать, как кенгуру, отец и мечтать не мог о том, чтобы его догнать.
Наружный склон кратера был здесь обращен на юг, и Земля, стоявшая низко в южном небе (так бывает всегда, если посмотреть из Лунного Города), была сейчас почти полной и ярко освещала эту сторону кратера.
Склон был пологий, и хотя весил скафандр немало, Джимми, прыгая по склону вверх, казалось, парил над поверхностью, как если бы гравитации на Луне не было вообще.
– Робачонка, пошли!
– - крикнул он.
Робачонка, слышавшая Джимми по радио, пискнула и запрыгала за ним следом.
Хотя Джимми передвигался быстрее отца, до Робачонки ему в этом смысле было далеко; правда, ей не нужен был скафандр, ног у нее было четыре, а сухожилия были из стали. Она проплыла, кувыркаясь, у Джимми над головой и опустилась ему под ноги.
– Не хвастайся, Робачонка, - сказал Джимми, - и не убегай далеко.
Робачонка пискнула снова, тем особенным писком, который означал "да".
– Ты обманщица, я тебе не верю!
– - крикнул Джимми.
И он взлетел еще в одном, последнем прыжке, который перенес его через закругленный верхний край кратера на внутренний склон.
Земля скрылась за краем, и вокруг стало совсем темно. В этой теплой, какой-то дружелюбной темноте исчезло всякое различие между поверхностью Луны и небом, если не считать мерцания звезд.
Вообще-то Джимми не полагалось играть на внутренней, темной стороне стены кратера. Взрослые говорили, что это опасно, но они говорили так потому, что никогда сами там не бывали. Грунт здесь был гладкий и похрустывал под ногами, и Джимми точно знал, где лежат немногочисленные валуны.
К тому же, какая может быть опасность в том, чтобы бегать в темноте, если все время около тебя Робачонка, если она все время прыгает, пищит и светится? Да она и без света всегда знает, где Джимми, у нее есть радар. С ним ничего не может стрястись, пока рядом Робачонка, пока она бросается, когда Джимми оказывается слишком близко к какому-нибудь валуну, ему под ноги, когда она прыгает на Джимми, чтобы показать, как его любит, или бегает по кругу и пищит тихо и испуганно, когда Джимми спрячется за валуном, хотя на самом деле Робачонка прекрасно знает где он. Как-то раз Джимми лег на грунт, как будто ему стало плохо, и тогда Робачонка включила
Он как раз вспоминал об этом, когда услышал на своей радиочастоте голос отца:
– Джимми, возвращайся. Я хочу кое-что тебе сказать.
Джимми снял скафандр и помылся. Всегда приходится мыться после того, как побываешь снаружи. Даже Робачонку опрыскивают, но она это любит. Стоит на своих четырех лапах, небольшое, всего в фут длиной тело, вздрагивает и слабо светится, голова маленькая, рта нет, два больших глаза за стеклами, и на голове шишка -- в ней мозг. Попискивает, пока мистер Андерсон не скажет: "Замолчи, Робачонка".
Сейчас мистер Андерсон улыбался.
– Джимми, у нас для тебя кое-что есть. Пока еще в космопорте, но завтра, когда там закончат обследования, это доставят к нам. Я решил сказать тебе прямо сегодня.
– С Земли, пап?
– Собака с Земли, сынок. Живая. Щенок скотч-терьера. Первый пес на Луне. Робачонка тебе больше не нужна. Держать их обоих мы не можем, а Робачонка перейдет теперь к какому-нибудь другому мальчику или девочке.
Он замолчал, ожидая, похоже, что Джимми что-нибудь скажет, но, не дождавшись, заговорил снова:
– Ты ведь знаешь, Джимми, что такое собака, настоящая. Робачонка -- это металлическая имитация живой собаки, собачонка-робот. Потому она так и называется.
Джимми насупился.
– Робачонка вовсе никакая не имитация, пап. Она -- моя собака.
– Не живая, Джимми. Робачонка всего лишь игрушка из стали и проводов, в которую вставлен простой позитронный мозг. Она не настоящая.
– Она делает все, что я захочу, пап. Она все понимает. Значит, она настоящая.
– Нет, сынок. Робачонка всего-навсего машина. Просто она запрограммирована вести себя так, как она себя ведет. А вот собака, она по-настоящему живая. Когда у тебя будет собака, Робачонка больше не понадобится.
– Но ведь для собаки нужен будет скафандр, правда?
– Да, конечно. Но все равно собака лучше, а к скафандру она привыкнет. В Городе ей скафандр не нужен. Когда собака будет здесь, ты увидишь разницу сам.
Джимми посмотрел на Робачонку, та пищала опять, очень тихо и протяжно. Джимми протянул к ней руки, и Робачонка прыг -- и оказалась у него на руках.
– Ну и какая же между ними разница?
– - спросил Джимми.
– Это трудно объяснить, - ответил мистер Андерсон, - ты сам увидишь. Собака будет любить тебя по-настоящему. А Робачонка просто сделана так, чтобы показывать тебе, будто она тебя любит.
– Но, пап, мы же не знаем, какие настоящие чувства у собаки. Может, она только притворяется.
Мистер Андерсон нахмурился.
– Джимми, ты сам увидишь разницу, когда испытаешь любовь живого существа.
Джимми крепко прижимал Робачонку к груди. Лицо его выражало отчаянье.
– Разве важно только то, что чувствуют они?
– - сказал он.
– - А что я чувствую, разве не важно? Я люблю Робачонку, и это самое главное.
И маленький робот, которого еще никогда не обнимали так крепко, запищал счастливым громким прерывистым писком.