Лучший исторический детектив
Шрифт:
— Едем домой, — устало сказала Лиля. — К Оболенскому надо бы заглянуть, но в другой раз. Пусть до него дойдут сведения о некоей меценатке, жертвующей больным и сиротам, а потом я явлюсь к нему сама с пожертвованиями.
Дома их ждали два здоровых мужика.
— Данила, — сказал один.
— Матвей, — сказал второй, теребя в руках шапку.
После секундного замешательства Данила сказал, что их послал сюда отец Василий. Лиле очень хотелось попенять, что уж очень долго они шли, но не стала, чтоб на батюшку тень не уронить.
— Пьёте? — строго спросила она.
— Никак нет.
— Что делать умеете?
Они вразнобой стали перечислять, кто что умеет делать. Вообщем-то, всеми мужскими специальностями они владели.
— Родственники есть? — продолжала допрос Лиля.
— В селе, и у меня и у Данилы. Мы приехали на заработки в город, жить нам негде, пошли в церковь просить Николая Угодника о помощи, тут-то нам отец Василий и подсказал вас.
— Грамотные?
— Никак нет.
— Значит так. Жить будете здесь. По хозяйству будете делать всё, что потребуется. Кроме того, будете охранять нас, а то у нас мужчин маловато, — улыбнулась Лиля, покосившись на дворецкого. — И самое главное условие: держать рот на замке. О том, что происходит в этом доме, никто не должен знать. Чтоб никаких сплетен! Даже в селе коровам не рассказывать ничего.
— Ну знамо дело, это уж как водится, молчать будем, как рыбы, — наперебой заговорили гости.
— Ну, тогда раздевайтесь, проходите. Матрёна вас покормит, а потом приготовит вам комнату. Они с Лизой возле кухни живут, а вас, — Лиля задумалась, — вас я поселю, пожалуй, вот здесь, — она показала комнатку у входа. — Будете нашей защитой у самых дверей.
Матвей и Данила послушно скинули ватники, сняли галоши, поставили их в галошницу. Матрёна провела их на кухню и усадила за стол.
Лиля, дворецкий и Наташа обедали в столовой. Когда Лиза подавала обед, Лиля расспрашивала Наташу о том, чем она занималась. Ей выкупили её родильный золотой крестик с цепочкой, одели у известной модистки, она стала хороша собой, привлекательна и заслуживала достойного мужа. Но Лиля, помня, чем закончилась её собственная неудачная свадьба, боялась отдавать её в мужские руки.
— Читала, вышивала, ходила в галантерейный магазин, — отчиталась Наташа о прошедшем дне.
— Надо девушке найти хорошего жениха, — подсказывал Лиле дворецкий.
Наташа зарделась, а Лиля буркнула:
— Да разве найдёшь их в Херсоне, хороших-то?
И замкнулась.
После обеда новых работников повели вставлять замок в кабинете Мещерякова. Они это сделали быстро, долго ли умеючи. Теперь, закрывшись от присутствующих в доме, можно было делать всё, что угодно, в том числе и ломать стену.
Лиля показала письменный стол, в котором не открывались запертые ящички. Вскоре умелым рукам покорились и они. Лиля отпустила работников устраиваться в комнате, а сама с дворецким стала потрошить содержимое письменного стола. Тут было много документов, нужно было время, чтобы изучить каждый. Вот какой-то ключ. Она долго смотрела на него, держа его перед собой. Наверное, и замков тех уже нет… Оставив бумаги, она подошла к стене и стала щупать и постукивать по ней.
— Что, дворецкий, рискнём? — спросила Лиля.
— Полный дом народу, — ответил он. — Может, пока повременим?
— Да что же это такое? Хозяйка у себя дома не имеет права делать то, что она хочет? Почему я должна оглядываться на прислугу свою? Я здесь хозяйка! Что хочу, то и делаю!
— Лиля, но ты сама говорила, что надо челядь отправить из дому…
— Глупости! Какое их дело, что я делаю у себя дома? Тогда я думала так, а теперь иначе. Я передумала, а потому не буду больше придумывать себе проблем на пустом месте. Мы вскроем эту стену…
— А если эта стена несущая? Тут потребно особое знание, специалист нужен.
— Мы всё равно здесь жить не собираемся. Откроем стену, получим выгоду и уедем отсюда, — чётко говорила Лиля. — Поэтому даже если весь этот дом завалится — для нас это не имеет абсолютно никакого значения.
Дворецкий давно не видел Лилю такой. Последний раз это было в Латинском квартале, когда она решительно заявила о возвращении в Россию. Она часто бывала мягкой, рассудительной, но время от времени, как сжатая пружина с силой распрямляется, так и Лиля вдруг ни с того ни с сего становилась неуправляемой, спорить с ней было бесполезно, от возражений она ещё больше распалялась. Потому дворецкий счёл нужным не спорить, а согласиться с ней.
— Хорошо, как скажешь. Но пока у нас нет нужных инструментов, чтоб начать разбирать стену. Давай повременим пока, найдём нужные орудия труда и всё сделаем. А пока у нас главная цель — губернатор! Вдруг тебя, меценатку, захотят посетить важные лица, а тут разгром.
Дворецкий уговорил Лилю не крушить пока стену. Он не верил, что там есть что-либо, заслуживающее внимания. Он хотел жить в спокойной обстановке, в чистом доме.
— Пока надо разобрать бумаги, — сказал он. — Вон их тут сколько! Может, найдёшь что-нибудь значимое о своих родителях.
Лиля согласилась. Дворецкий, ещё не веря, что на этот раз так легко убедил её, поспешно ретировался, пожелав ей спокойной ночи. А Лиля села перед грудой бумаг, которые были изъяты из письменного стола. Надо разобрать их. Если есть ненужные — выбросить. Но ведь по этим документам, пусть даже ненужным, она может восстановить моменты жизни Мещеряковых. Счета, переписка — это по капле восстановит их жизнь. «А нужно ли это мне?» — подумала она. И швырнув бумаги, которые веером разлетелись по кабинету, она решительно встала и, заперев двери, отправилась в свою спальню. Там, глядя, на уличный фонарь, светящий в её окно, она думала: «Иногда мне кажется, что я сама не знаю, чего хочу. Нужны ли мне письма и бумаги Мещеряковых? Ведь они провинциальные мещане, что я могу найти полезного для себя в их бумагах? Стоит ли тратить время на копание в их документах? Ведь ничего интересного я там не найду. Мне надо искать следы своих настоящих родителей, Королевичей, чтобы найти свидетельства о смерти и получить их наследство в банках Европы».
Уже укладываясь спать, Лиля терзала себя: «Что я делаю? Правильно ли я поступаю? На верном ли я пути? Может, я зря теряю время в Херсоне? Зачем я сюда приехала? Нужны ли мне Мещеряковы?»
Проснувшись утром, она, отринув вчерашние терзания и сомнения, уверенно сказала себе: «Всё идёт по намеченному плану. Я ни на шаг не отступлю. И никакие мои внутренние кризисы меня не сломают!»
Лиля была записана на приём к губернатору. Она собиралась к нему в резиденцию на Пестелевском бульваре, но прежде она хотела побывать в Екатерининском соборе, что находился там же, на Пестелевском бульваре, недалеко от губернаторской резиденции. Этот собор был выстроен архитектором Старовым ещё во время строительства Херсона, которым руководил сам генерал-цехмейстер Иван Абрамович Ганнибал (а губернатором в то время был Светлейший Князь Потёмкин). Тогда это была церковь при Херсонской крепости. Потом Екатерина II решила проехаться по южным землям, посмотреть, как её друг Потёмкин обустраивает эти земли. Она ехала в конном экипаже, в каждом населённом пункте была не более одного-двух дней. А в Херсоне Императрица задержалась на целых пять дней! И нигде не осталось никаких свидетельств, чем занималась Екатерина в Херсоне и где жила. Злые языки поговаривали, будто Императрица тайно венчалась с Потёмкиным в Екатерининском соборе. Так это было или нет — проверить было невозможно, документальных подтверждений этому не было, а значит, данный факт серьёзные люди во внимание не принимали. Но херсонцы верили в легенду, ни в коей мере не ставя её под сомнение и отрицая даже слово «легенда». Ведь не зря здесь, в соборе, был похоронен Светлейший Князь Таврический Григорий Александрович Потёмкин — очевидно, он, умирая далеко отсюда, в Бессарабии, завещал погрести его там, где свершилось главное событие его жизни — венчание с любимой женщиной, Российской Императрицей. Херсонцы любили свою историю, уважали тех, кто вписал своё имя в историю их города, и запечатлели их в названиях улиц. Так, на карте была Ганнибаловская улица — в честь первостроителя города Ивана Ганнибала, Суворовская — в честь знаменитого полководца Александра Сувоврова, несколько лет жившего в Херсоне (потом улицу, на которой он жил и назовут его именем) и гнавшего врагов от границ Родины. Эрделевская и Пестелевский бульвар — в честь херсонских губернаторов Пестеля и Эрдели, Витовская — в честь коменданта Херсонской крепости Иосифа де Витта. Но главным любимцем жителей Херсона был Светлейший Князь Потёмкин-Таврический. Его именем были названы улица и бульвар, в центре которого стоял великолепный памятник [4] Светлейшему Князю работы великого скульптора Ивана Мартоса (того самого, который создал памятник Минину и Пожарскому, стоящий на Красной площади в Москве, а также памятник Дюку в Одессе).
4
После революции 1917 года памятник Потёмкину был накрыт чехлом и простоял так несколько лет, за что получил название «херсонское привидение». Затем он был снесён и отправлен на хранение во внутренний дворик краеведческого музея. Последнее документальное упоминание о нём — фотография времён фашистской оккупации. В музее в то время находился госпиталь оккупантов, и работающие в нём румынские медсёстры позировали на фоне лежащего памятника Потёмкину. Дальнейшая судьба его неизвестна. Очевидно, памятник был вывезен на переплавку в фашистскую Германию. В 2003 году этот памятник был восстановлен в прежнем виде скульптором Ю. Степаняном. Сам скульптор не считает, что точно воспроизвёл памятник — мартовский Потёмкин был более бунтарский, а Степанян его «успокоил». В свете украинских событий 21 века над этим памятником периодически сгущаются тучи.