Лучший из лучших
Шрифт:
Робин ограничилась чашкой горячего суррогатного кофе из поджаренного сорго с диким медом. Во время завтрака она собиралась с духом, проглядывая свои записи. Предписания Цельса всегда придавали ей сил, а то, что они были написаны при жизни Христа, делало их еще более уместными: «Хирург должен быть молод или по крайней мере не стар. Он должен иметь руку твердую, верную, которая никогда не дрогнет; одинаково владеть и правой, и левой рукой; обладать зрением острым и проницательным, а душой бестрепетной и сострадательной».
Еще один римлянин, Гален, хирург гладиаторов, описал свои познания в двадцати двух томах. Робин читала все его книги в греческом оригинале и нашла в них жемчужины, которые применяла при лечении юных воинов Лобенгулы, чьи раны были так похожи на раны гладиаторов. Правда, в лечении воспалений и гангрены она заменила зерно квасцами, голубиный помет йодом, а сажу и масло – карболовой кислотой.
Робин склонилась над пациентом, лежавшим на длинном столе в церкви, – ранение было очень похоже на описанные Галеном, хотя и нанесено другим видом оружия. В тишине слышалось только приглушенное хриплое дыхание Мунго Сент-Джона. Робин уколола его палец иголкой, проверяя глубину действия наркоза, и сняла с пациента маску из бамбука и корпии.
Мунго задышал ровнее. Робин невольно вгляделась в его лицо – когда он был в сознании, она не могла себе этого позволить. Сент-Джон оставался привлекательным мужчиной, несмотря на выбитый глаз, гримасу боли и углубляющиеся с возрастом морщины. Вчера Луиза попросила у Клинтона бритву, и теперь Мунго был гладко выбрит. Робин вдруг осознала, что морщины и седина на висках только подчеркнули его силу; в то же время расслабленные губы придавали ему детскую невинность, от которой перехватывало дыхание.
Клинтон посмотрел на нее, и она торопливо отвернулась, чтобы он не заметил выражения ее лица.
– Мадам, вы готовы? – намеренно ровным, безразличным голосом спросила Робин.
Луиза кивнула. Она побледнела как мел, на скулах и переносице ярко выделялись мелкие веснушки.
Робин медлила. Она знала, что теряет драгоценные мгновения, когда действует хлороформ, но ее охватил безграничный ужас. Впервые в жизни она боялась занести скальпель, парализованная мыслью: «Можно ли стать совершенно равнодушной к мужчине, которого когда-то любила?»
Не осмеливаясь посмотреть на спящего Мунго, она боролась с желанием повернуться и убежать прочь.
– Доктор, вам нехорошо?
Вопрос Луизы Сент-Джон придал Робин сил: она ни за что не покажет этой женщине свою слабость!
Ногу Мунго покрывали коричневые пятна йода, придавая ей вид гнилого банана. Робин разрезала наложенные дедом стежки, и края раны разошлись. Какие глубокие язвы! Робин по горькому опыту знала, что такие ранения не заживают никогда. Основная задача заключалась не в том, чтобы найти пулю, а в том, чтобы удалить мертвые ткани.
Робин углубила разрез – мимо толстой пульсирующей змейки артерии, прямо к бедренной кости. Увидев пожелтевшую, рыхлую костную ткань, Робин упала духом. Похоже, именно сюда ударила пуля, а затем ушла куда-то в сторону. Удар отщепил от бедренной кости длинный осколок. Из вонючей гниющей плоти Робин подцепила что-то пинцетом и посмотрела на свет: кусочек черного свинца. Она уронила его в ведро под столом и вновь склонилась над зияющей раной. Крови почти не было – лишь несколько капель из шва, все остальное – желтая слизь, словно у разлагающегося трупа.
Робин знала, насколько опасно вырезать отмирающие ткани. Она уже пыталась это делать, и пациент умирал под ножом; только очень сильный организм выдерживал столь радикальный метод лечения. С другой стороны, если зашить рану не почистив, дело вполне могло кончиться гангреной.
Она принялась скребком очищать бедренную кость, потек зловонный гной – остеомиелит, воспаление костной ткани. Робин угрюмо продолжала скрести. В тишине слышался лишь скрежет стали по кости. Луиза Сент-Джон поперхнулась.
– Мадам, если вас тошнит, выйдите, – сказала Робин, не поднимая глаз.
– Со мной все в порядке, – прошептала Луиза.
– Тогда вытирайте гной тампоном, как я вам показывала!
Лезвие снимало сгнившую кость желтоватыми стружками, как рубанок плотника снимает стружку с дерева. Робин добралась до пористой сердцевины – наконец потекла чистая алая кровь, точно вино, выжатое из губки. Кость вокруг дыры была твердой и белой, как фарфор.
Робин облегченно вздохнула – и тут Мунго застонал и дернул бы ногой, если бы не Клинтон, державший его за лодыжку. Робин поспешно положила бамбуковую маску на лицо Мунго и капнула в нее несколько капель хлороформа.
Она отрезала изъязвленные ткани, работая в опасной близости к артерии и белому шнуру бедренного нерва. Вокруг швов, наложенных дедом на кровеносные сосуды, обнаружились новые участки нагноения. Робин вычистила нарывы и аккуратно срезала омертвевшие ткани.
Теперь крови было много – чистой, ярко-красной крови. Наступил критический момент: в здоровых тканях все еще гнездилась инфекция, которая снова вспыхнет, едва рану закроет шов.
Вчера вечером Робин смешала раствор для дезинфекции: одна часть карболовой кислоты на сто частей дождевой воды. Этим кровоостанавливающим раствором она промыла зияющую рану, чтобы остановить кровотечение из мелких сосудов, которые невозможно перевязать.
Настало время закончить операцию и зашить рану. Робин и раньше оставляла в теле пациента инородные предметы. Часто они инкапсулировались, не причиняя никакого беспокойства в дальнейшем, но в этот раз она интуитивно почувствовала, что так делать нельзя.
Она бросила взгляд на серебряные часы Клинтона, которые он положил рядом с хирургическими инструментами, чтобы было удобно следить за временем: с начала операции прошло двадцать пять минут. Робин по опыту знала, что чем дольше работает хирург, тем больше риск первичного или вторичного шока.