Лучший из лучших
Шрифт:
Услышав свое имя, каждый индуна злобно шипел, отвергая обвинение.
Вдруг до кружка сидевших на корточках вождей донесся какой-то посторонний шум – индуны оторопело замолчали, услышав заунывный плач. Он постепенно приближался, послышались другие голоса.
Вскочив на ноги, Ганданг требовательно спросил:
– Кто идет?
Из темноты десяток часовых наполовину вытащили, наполовину вынесли старуху, одетую в юбку из шкуры гиены и увешанную мерзкими принадлежностями колдовского ремесла. Глаза ведьмы закатились, только белки поблескивали в свете костра, на вялых губах пузырилась слюна. Из горла вырывался погребальный плач.
– В чем дело, старуха? – спросил Ганданг. Суеверный ужас исказил его лицо, глаза потемнели. – Какие вести ты принесла?
– Белые люди осквернили святые места! Уничтожили избранную духами! Убили жрецов народа! Они вошли в пещеру Умлимо в священных холмах – ее кровь залила древние камни! Горе нам! Горе тем, кто не отомстит! Убейте белых! Убейте их всех до единого!
Ведьма вырвалась из рук воинов и с диким воплем прыгнула в высокое пламя костра. Ее юбка загорелась, растрепанная копна волос вспыхнула факелом. Все в ужасе отшатнулись.
– Убейте белых! – визжала ведьма, охваченная пламенем. Кожа ее лопалась и обугливалась в жаре костра. Она упала – искры вихрем взметнулись до нависающих веток, потом осталось лишь потрескивание и гудение огня.
Все ошеломленно молчали. Базо почувствовал, как ярость захлестывает его, поднимаясь из глубины души. Не сводя глаз с почерневших, изуродованных останков в костре, он понял, что тоже должен принести жертву, чтобы смягчить скорбь и утолить ярость.
В желтых языках пламени он увидел милое лицо Танасе, и что-то оборвалось в груди.
– Й-и-е! – завопил Базо, выпуская наружу гнев. – Й-и-е!
Подняв ассегай, он указал наконечником на реку, где за темными громадами холмов стоял лагерь белых – на расстоянии меньше мили.
– Й-и-е!
Под ночным ветерком слезы на щеках казались ледяными, словно талая вода в Драконовых горах.
– Й-и-е! – подхватил воинственный клич Манонда, ударив копьем в направлении вражеского лагеря.
На всех снизошло божественное безумие, лишь Ганданг сохранил ясность мысли и понимал возможные последствия.
– Стойте! – закричал он. – Подождите, дети мои и братья!
Поздно: они уже скрылись в темноте, поднимая на битву спящих воинов.
Зуге Баллантайну не спалось, хотя к ночевкам на жесткой голой земле ему не привыкать, а мышцы спины и бедер ныли, требуя отдыха после многих часов в седле. Он лежал, прислушиваясь к храпу и сонному бормотанию вокруг, одолеваемый неясными предчувствиями и мрачными мыслями, отгонявшими сон.
Живо припомнилась маленькая трагедия в пещере Умлимо. Зуга часто думал об этом: интересно, как скоро новость достигнет ушей короля и его индун? Могут пройти недели, прежде чем выживший свидетель принесет вести из Матопо: по действиям вождей матабеле будет легко понять, что они узнали о резне.
В противоположном конце лагеря в ночное небо с шипением взмыла сигнальная ракета и рассыпалась красными звездочками высоко в воздухе: часовые стреляли каждый час, чтобы указать дорогу заплутавшему дозорному отряду.
Сунув руку под седло, служившее подушкой, Зуга вытащил золотые часы с цепочкой и в отблесках ракетной вспышки проверил время: три часа утра. Скинув одеяло, он нащупал сапоги. Предчувствие опасности усилилось.
Зуга застегнул на поясе патронташ, проверил висевший на ремне револьвер «уэбли». Переступая через завернутые в одеяла фигуры, майор подошел к коновязи. Гнедой мерин узнал хозяина и всхрапнул, разбудив Яна Черута.
– Все в порядке, спи себе, – тихо сказал Зуга.
Однако готтентот зевнул, закутался в одеяло, будто в шаль, и поковылял к костру: разворошил уголья, поставил на них синий эмалированный кофейник. В ожидании, пока закипит вода, хозяин и слуга сидели плечом к плечу, негромко разговаривая, точно старые друзья – какими они и были на самом деле.
– До Булавайо всего-то миль шестьдесят, – пробормотал Ян Черут. – Нам понадобилось больше тридцати лет, но теперь мне кажется, что я и впрямь возвращаюсь домой.
– Я купил почти сорок участков, – ответил Зуга, – чуть ли не четверть миллиона акров. Да, Ян Черут, мы наконец возвращаемся домой. Ей-богу, дорога была долгой и тяжелой, хотя от шахты в Кимберли до реки Замбези… – Зуга замолчал и прислушался. Где-то за лагерем послышался отдаленный крик – кажется, ночная птичка закричала.
– Это машона, – проворчал Ян Черут. – Лучше бы генерал разрешил им остаться в лагере.
За время неспешного путешествия от «Айрон-Майн-Хилл» многочисленные группки машона прибились к отряду, умоляя защитить их от матабеле. По горькому опыту туземцы знали, чего ожидать, когда импи идут в полном боевом облачении.
– Генерал не пойдет на такой риск, – покачал головой Зуга. – Среди них могут быть шпионы матабеле, а Сент-Джон опасается предательства.
Мунго приказал беженцам держаться подальше от лагеря: почти четыреста человек, в основном женщины и дети, расположились в роще на берегу реки, в пятистах ярдах от ближайшего фургона.
Зуга снял с угольев кофейник, налил в кружку кипящую черную жидкость и снова прислушался. От реки шел какой-то неясный шум, отдаленные вопли и выкрики. С кружкой в руке майор вскарабкался на дышло ближайшего фургона, вглядываясь в темноту за пределами лагеря.
Ровная глиняная поверхность котловины казалась призрачно-бледной, деревья на ее краю сливались в сплошную черную стену. Ничего не видать… разве что… Зуга заморгал: что за наваждение? Черная стена леса будто приближается, течет по светлой глине, точно разлитое масло или лужа крови.
Послышалось легкое шуршание, словно пролетала стая саранчи. Черная волна надвигалась на лагерь с ужасающей быстротой.
Еще одна сигнальная ракета взмыла в ночное небо, заливая котловину неярким розовым светом – Зуга выронил кружку с дымящимся кофе.