Лучший из лучших
Шрифт:
– Лил, дорогая, даю десятку! – крикнул какой-то старатель.
Лил повернулась к нему задом и взмахнула юбками.
– Постыдись, жадюга! – укорила она, глядя через белое плечико.
Под юбками мелькнули кружевные, обшитые ленточками панталоны, открывающие промежность. На долю секунды все увидели продаваемый товар и заревели, словно волы, почуявшие водопой после пятидневного путешествия в пустыне.
– Лил, красотка моя! – Кэлвин, пошатываясь, вскарабкался на ящик, служивший столом: счастливчик не просыхал с полудня, с тех пор, как покинул контору скупщика. – Лили, ненаглядная моя! – ворковал он. – Я каждую ночь мечтал об этом мгновении!
Сунув руку в карман куртки, он вытащил пригоршню скомканных пятифунтовых банкнот.
– Я не знаю, сколько здесь, но все твое! – выпалил Кэлвин.
Выщипанные и подведенные брови Лил на мгновение сдвинулись: она прикинула общее количество банкнот и улыбнулась, сверкнув вставленным в передний зуб крохотным алмазом.
– Красавчик ты мой, – пропела она, – сегодня я – твоя невеста! Обними меня, возлюбленный!
На следующий день кто-то вытащил камень весом в тридцать карат – прелестный камень чистой воды, а через день на участке Невила Пикеринга нашли огромный алмаз цвета шампанского.
– Теперь ты уедешь? – со сдержанной завистью улыбнулся Зуга, встретив Пикеринга на дороге возле Чертовых шахт.
– Нет. – Пикеринг покачал головой и улыбнулся в ответ очаровательной, сияющей улыбкой. – Я всегда ставлю на полосу везения. Мы с партнером решили не выходить из игры.
Бог алмазов словно расщедрился, осыпая прииск внезапным богатством. Всех охватило лихорадочное возбуждение: в полдень шахты гудели, как улей диких пчел в период цветения желтой акации. Три первоклассные находки за три дня – такого и в помине не бывало!
Вечерами, сидя вокруг костров или при свете фонарей в пивных, пыльные старатели, опьяненные скверным пойлом и надеждами, выдвигали самые фантастические теории.
– Это целый слой! – разглагольствовал один. – Целый слой огромных камешков по всему прииску. Помяните мои слова, не пройдет и недели, как кто-нибудь вытащит «пони»!
– Бред! – отзывался другой. – Камни лежат гнездами. Опять какой-нибудь счастливчик найдет целое ведро – как Кэлвин с его двумястами шестнадцатью или Пикеринг с его «обезьяной»!
В ночь на четверг пошел дождь. На окраинах пустыни Калахари в год выпадает меньше двадцати дюймов осадков, но в эту ночь пролилась почти половина годовой нормы.
Дождь хлестал стеной серебристых стрел, ослепительно вспыхивали голубые молнии. Тучи размером с гору сталкивались друг с другом, как бодающиеся быки; раскаты грома сотрясали землю. К рассвету дождь не утих. В другое время старатели сидели бы дома в ожидании, пока все подсохнет, но сегодня ничто на свете не могло их удержать: охваченный возбуждением поселок устремился в шахты.
Изрытый холм покрывала желтая жижа – на нижних участках она доходила до колена. Грязь облепляла босые ноги чернокожих работников, липла к ботинкам белых надсмотрщиков, которые едва переставляли ноги, словно каторжники, закованные в кандалы. Толстый слой красной слякоти на дорогах забивался в колеса повозок – их приходилось чистить. Жидкое месиво лопатами наваливали в ведра – при подъеме оно проливалось на стоящих внизу, и под блестящим слоем желтой грязи чернокожего было не отличить от белого.
Никто из работающих на прииске не подозревал, что, помимо неудобства и слякоти, ночной ливень вызвал менее заметную, но гораздо более серьезную опасность. Бушующие потоки нашли слабинку в одной из дорог: они врезались в склон, вымывая и ослабляя его. Жидкая грязь скрыла глубокие вертикальные трещины в земляной насыпи, возвышавшейся на сто футов.
На дороге столпились шестнадцать повозок, большинство нагруженные доверху. Возницы орали, оглушительно щелкая бичами, пытаясь расчистить дорогу и доставить груз ожидающим возле лотков рабочим.
В Чертовых шахтах матабеле работали плечом к плечу. Ледяной ливень бил по обнаженным плечам и спинам; кирки вздымались медленнее; на каждом шагу ноги скользили в предательском месиве. Рабочий напев звучал траурно, словно похоронная песня. Зуга рычал, подгоняя матабеле. Настроение у всех было мрачное.
На дороге перегруженная повозка заскользила по грязи боком, и коренной мул, не в состоянии удержать ее, упал на колени. Правое колесо сошло с дороги, повозка накренилась и повисла над обрывом. Мулов потащило в разные стороны, упряжь перепуталась – под неровно распределенным весом задняя ось с треском переломилась.
Упряжка Зуги шла позади застрявшей повозки, в том же направлении.
– Болван! Мы из-за тебя застряли! – завопил Ральф, соскакивая с козел.
– Ах ты, щенок! – крикнул в ответ рассерженный возница. – Не мешало бы тебя вздуть!
Несколько старателей присоединились к перебранке, выкрикивая советы и оскорбления.
– Обрезай упряжь, убери дурацких мулов с дороги!
– Сваливай породу, повозка перегружена!
– Не тронь мою повозку! – вопил застрявший возница.
Ральф вытащил охотничий нож и бросился вперед.
– Молодец, Ральф! – кричали одни.
– Пора проучить маленького поганца! – вопили другие.
Разозленные люди, повозки и заляпанные грязью животные смешались в кучу на высокой земляной насыпи. Стоя на дне шахты и глядя снизу вверх, Зуга видел, что ситуация становилась критической: вот-вот начнется драка и животные в панике бросятся кто куда.
Приложив ладони ко рту, Зуга крикнул во все горло:
– Ральф!