Лучший мужчина Нью-Йорка
Шрифт:
– Разве это не оксюморон?
– Думаешь, я не знаю, что это значит?
– Календарики со словом дня порой бывают весьма полезны.
– У меня для тебя есть еще одно отличное определение: замечательная и озорная.
– Осторожней, Денни. Так я могу решить, что ты уже не раз об этом думал.
– Торнадо на шпильках.
– Это уже даже не два слова, – заметила Джи, стараясь не показывать, как ей нравятся все эти определения.
– Твоя очередь. И после настойчивого советую придумать что-нибудь получше. Иногда я бываю чертовски обидчив.
Они остановились на светофоре, и, задумавшись, Джи поправила подол черно-белого полосатого платья в стиле пятидесятых. Из всех нарядов, что ей приходилось носить для журнала, этот оказался ей ближе всех, неустанно напоминая о той жизни, что у нее была, до того как все начало стремительно меняться.
Итак, слово. Причем такое, от которого и так непомерное самолюбие Даниэля не раздуется больше Техаса.
– Не можешь остановиться? – вдруг спросил он.
– Ты о чем?
– О том, как ты гладишь юбку.
Джи слегка качнула бедрами.
– А тебя что-то не устраивает?
– Меня все устраивает, просто стало интересно, отдаешь ли ты себе отчет в своих действиях.
Джи пожала плечами:
– Отличное платье.
– А теперь мне интересно: оставляешь ли ты до сих пор стакан молока и тарелку печенья для веселого толстяка в красном.
Несмотря на явную насмешку, светившуюся в глазах Даниэля, Джи решила, что просто обязана защитить свой образ жизни.
– Тем, кто умеет развлекаться, гораздо проще пережить любые трудности.
– Хочешь сказать, что я не умею развлекаться?
Джи задумалась. Она не раз видела, как братья Даниэля дурачились и гоняли мяч, но сам он… Чем же он вообще занимается помимо работы и обольщения соседок?
– А что, по-твоему, значит «развлекаться»? – спросила она, когда они проходили мимо Триумфальной арки в Вашингтон-сквер-парке, копирующей знаменитую арку в Париже.
Если бы Даниэль сейчас спросил, как предпочитает развлекаться она сама, то Джи сказала бы, что обожает обедать в тени этой арки, представляя, что перед ней не копия, а сам парижский оригинал.
И при этом каждый раз повторяет одно и то же обещание. Скоро.
Стремительно поднимаясь по карьерной лестнице, Джи чувствовала, что с каждым днем приближается к заветной цели.
Даниэль бросил на нее такой взгляд, что у нее по коже сразу же побежали мурашки.
– Я говорю не о взрослых развлечениях. Чем ты занимаешься, когда хочешь отдохнуть после работы?
– Бегаю, тренируюсь…
– Да, еще скажи, что гоняешь мяч в парке, подшучиваешь над коллегами и пьешь пиво с друзьями. Когда ты вообще в последний раз что-нибудь из этого делал?
– Когда бои стихали, в лагере мы часто играли в футбол, больше там все равно нечем было заняться.
Как он может так спокойно говорить о войне? Видно же, что она до сих пор его не отпустила и возвращается в ночных кошмарах. Они до сих пор избегали разговоров о том, что его мучит, но, может, при свете солнца… к тому же они стали друг другу чуть ближе…
– Даже писем мне почти никто не писал, – вдруг добавил Даниэль, пока Джи еще не успела ничего спросить.
– Еще скажи, что хотел, чтобы я тебе писала.
– Ты просто не представляешь, как много для военного значит пара строчек. Я не раз замечал, что стоит кому-нибудь получить письмо от полузабытого одноклассника, как он потом два дня улыбается всем подряд. – Даниэль оглянулся в поисках подходящего для пикника места. – Напоминание о доме иногда жизненно необходимо.
– Тебе тоже?
– Я и так отлично все помню, – нахмурился Даниэль.
«И не могу забыть». Вслух он этого не сказал, но Джи и так отлично все поняла.
– Денни, не строй из себя робота.
– Порой мне кажется, будь я роботом, все было бы гораздо проще.
– Иногда ты говоришь ужасные глупости… – Джи невольно задумалась, что сделала бы, если бы знала раньше, как важны для него письма из дома. Даже от тех, кого он не слишком-то жалует. – Если бы я знала, я бы обязательно написала.
– Возможно, в следующий раз я разрешу тебе писать.
– Ты снова куда-то отправляешься?
– Пока что нет. – Судя по тону, Даниэлю это явно не нравилось. – Да и контракт заканчивается через три месяца. У меня есть время подумать, что делать дальше.
– Но ты же уже все решил?
– Морпех всегда остается морпехом.
Джи нахмурилась. Ей совсем не хотелось думать, что он снова куда-то уедет. Тогда она о нем почти не вспоминала, но теперь…
– Ты не только морпех, ты еще и полицейский.
– Да, но корпус – мое призвание, а в полицию меня сосватали еще до рождения.
– Ты не хотел быть полицейским?
– Скажу лишь, что мне потребовалось немало времени, прежде чем я нашел свое место в жизни.
Странно.
– Но раз ты так любишь корпус, почему оттуда ушел?
– А я не уходил.
– Ты перешел в резерв и вернулся домой.
– Так вышло.
– И ты об этом жалеешь? – уточнила Джи, усаживаясь на скамейку.
– Иногда.
Забавно. Это она обвиняла Даниэля в том, что он ничего о ней не знает? Это она ничего о нем не знает, но как же сложно разрушить ту стену недоверия и отчуждения, что выросла между ними за прошлые годы…
– Знаешь, я тут подумала и решила научить тебя правильно расслабляться, – объявила Джи, когда Даниэль протянул ей кусок пиццы.