Лучший мужчина Нью-Йорка
Шрифт:
– Джи…
– Свари мне кофе.
– Обойдешься. – Даниэль глянул на часы. – Сейчас всего четыре утра.
– Именно об этом нам и нужно поговорить.
– Нет.
– Да. Пока ты не выговоришься, ничего не изменится. Ты наверняка и сам это понимаешь.
Да, он и сам это понимает, а совсем недавно сказал практически то же самое Джеку, вот только Джи выбрала самое неподходящее время, чтобы на него давить.
Что ж, она права, что уезжает. Такая умная женщина все равно бы скоро поняла, что она нужна ему
– Ты знаешь, что звал меня во сне?
Даниэль молча кивнул.
– Проснувшись, ты помнишь все кошмары до мельчайших подробностей?
Он снова кивнул.
– Тогда умойся, а я пока сама сварю кофе.
Даниэль послушно умылся, надел футболку и немного пришел в себя. Что ж, раз им все равно придется расставаться, не стоит оттягивать неизбежное.
Твердо решив покончить со всем прямо сейчас, Даниэль пошел на кухню.
– А на войне тебя тоже мучили кошмары? – спросила Джи, протягивая ему чашку кофе.
– Нет, спал, как младенец.
– Тогда понятно, почему тебе так не терпится вернуться в строй. Ну а что сегодня тебе снилось?
– Я не стану ничего тебе рассказывать. Просто не могу.
– Можешь, – мягко прошептала Джи.
– Нет. Не могу и не хочу.
– Даже мне?
– Даже тебе. – Огромным усилием воли Даниэль заставил себя посмотреть ей прямо в глаза.
– Ты изначально не собирался ничего мне рассказывать, верно?
– Верно.
Даниэль еще раз пристально оглядел Джи, как бы стараясь впитать в себя ее образ. Какая же она красивая! Хрупкая и при этом невероятно сильная… Жаль, что все так получилось. Если бы она нуждалась в нем так же сильно, как и сам он в ней нуждался… Если бы любила хотя бы в два раза меньше, чем он сам ее полюбил, тогда, возможно…
Джи кашлянула.
– Знаешь, про Париж…
– Что?
– Я собиралась сказать тебе все как-то иначе.
– Да? Рад это слышать.
Она легонько пожала плечами:
– Я годами мечтала туда попасть, с тех самых пор, как начала работать в журнале и узнала, что там этого вполне реально добиться.
Годами мечтала? А он мог отобрать у нее мечту из-за какого-то жалкого «возможно»?
– Я должна была поехать в следующем году, но та девушка, что собиралась ехать сейчас, сломала ногу, и ее место предложили мне.
– Давно?
– В тот день, когда ты начал слать мне сообщения.
– И в ту ночь ты впервые занялась со мной сексом…
– В ту ночь я впервые занялась с тобой любовью, – поправила Джи. – Но клянусь, если ты сейчас заставишь меня об этом жалеть…
– Так вот что тебя беспокоило. – Теперь все понятно, но знала ли сама Джи, как отчаянно он тогда в ней нуждался?
– Я хотела все тебе рассказать, но просто не смогла…
– Что ж, я рад, что все узнал до того, как ты улетела. А о чем еще ты молчала?
– Не говори так, я же сама пришла к тебе, вместо того чтобы подбросить под дверь прощальное письмо.
– Если хочешь, можешь уйти прямо сейчас.
– А теперь ты говоришь так, будто я не могу уйти без твоего разрешения.
– Можешь. К чему тебе мои разрешения? Наверняка ты даже на секунду не задумалась, когда тебе предложили ехать в Париж. Вот только я где-то слышал, что, когда у тебя есть отношения, прежде чем принимать такие решения, принято советоваться с партнером.
Джи отвела глаза.
– И почему я снова чувствую себя виноватой? Может, я что-то путаю, но, кажется, никто из нас не искал серьезных отношений, и мы просто решили узнать друг друга получше и посмотреть, что из этого получится. Или для тебя все же что-то изменилось?
– А для тебя?
– Я первая спросила. Думаешь, мне сейчас легко? Я в любом случае поеду в Париж, но если тебе есть что сказать, говори сейчас, и тогда, возможно…
Посмотрев ей прямо в глаза, Даниэль собрал всю волю в кулак и выдохнул:
– Мне нечего тебе сказать.
Джи молча смотрела на него несколько бесконечных мгновений.
– Ну и все тогда.
Ему только показалось, или в ее глазах действительно заблестели слезы?
– Я пойду.
Если бы она действительно сразу ушла, Даниэль наверняка смог бы с собой справиться и отпустил ее, но, вставая, Джи еще раз посмотрела ему в глаза, и в ее взгляде было столько боли и уязвимости, что он буквально почувствовал, как острый нож вонзается ему в сердце.
И только тогда понял, что едва не натворил, оставив в ту самую секунду, когда она нуждалась в нем едва ли не больше, чем он сам в ней нуждался.
– Подожди, я не могу тебя так оставить.
– Вообще-то это я ухожу, так что не держи меня.
– Не могу. Иди сюда.
– Нет.
Джи пошла к двери, но Даниэль ухватил ее за руку и прижал к себе, не обращая ни малейшего внимания на попытки вырваться.
– Ну почему ты просто не оставишь меня в покое? Ненавижу тебя!
– Я знаю.
Сжав кулачки, Джи стукнула его по плечу, а потом уткнулась в грудь лбом.
– И я никогда не плачу!
– Ничего, все когда-то бывает впервые.
– Пусти меня, – взмолилась Джи.
– Не могу.
Даниэль прижал ее к себе еще крепче, впервые в жизни позволяя выплакать все горе и все свои страхи, так что сейчас к нему прижималась и восьмилетняя девочка, оплакивающая кончину матери, и четырнадцатилетний подросток, с замершим сердцем договаривающийся с очередным барменом, и восемнадцатилетняя бездомная девушка, видевшая, как ее парень умирает на руках у женщины-полицейского, которой суждено было стать ее лучшей подругой.
Осторожно гладя Джи по шелковым волосам, Даниэль молча прижимал ее к себе, чтобы она смогла хоть раз в жизни проявить слабость и оплакать свое горе.