Лугару
Шрифт:
— Я только выполнял свой долг советского офицера… и… — голос Барга задрожал от волнения.
— Вот именно! Вы блестяще показали, что такое долг советского офицера! — Губы Бершадова продолжала кривить непонятная ухмылка. — Вы достойны награды! Можете также ждать повышения. Я очень доволен нашим сотрудничеством.
— К сожалению, операцию отменили… Я мог бы еще больше… — От волнения Барг раскашлялся, было видно, что от слов Бершадова он на седьмом небе от счастья.
— Это ничего не меняет. О, не волнуйтесь
— Я так благодарен вам… — Голос Барга продолжал дрожать.
— О, не стоит! Вы получите то, что заслужили. Вы герой. Это должно быть вознаграждено. Думаю, вопрос о вашем переводе в Москву не за горами.
— Вы правда так думаете? — Барг чуть не упал со стула. — Меня наградят и переведут в Москву за подготовку к спецоперации «Лугару»?
— Не сомневайтесь даже! — кивнул Бершадов, затем вальяжно, неторопливо поднялся со стула. — Что ж, мне пора. Полечу служебным самолетом завтра утром. Уверен, мы с вами очень скоро встретимся в Москве! Вы герой, Игорь Барг! Браво! Вы должны гордиться своими заслугами.
— Я благодарю вас… я… — Барг вскочил из-за стола и вытянулся по струнке.
— Не стоит благодарности. Все это справедливо. Вы блестяще поработали. Я рад, — Бершадов медленно направился к двери. Остановился на пороге, что-то обдумывая. Затем обернулся.
— Прощайте! — сказал.
Отворил дверь, пропустил в кабинет двоих чекистов. Затем резко вышел, хлопнув за собой дверью. Чекисты подошли к стоящему Баргу, заломили ему руки, вытащили из-за стола.
— Что вы себе позволяете? Что это такое? — заорал он, пытаясь вырваться.
— Следственное управление НКВД. Вы арестованы.
— Как это? За что? Но меня переводят в Москву… — попытался вставить хоть слово Барг.
Один из НКВДшников не выдержал. Схватив за волосы, он ударил его лицом о поверхность стола:
— Молчать, сволочь!
Затем Барга вывели из кабинета, в котором о происшедшем только что рассказывали лишь обильные пятна крови на полу.
Автомобиль с Григорием Бершадовым быстро катил по направлению к железнодорожному вокзалу. Бершадов задумчиво смотрел в окно. Он думал о том, что произойдет буквально на следующий день и о том, что лично он только что отдал команду, зайдя на минуту в кабинет:
— Завтра? Граница в направлении Болграда? Отлично! Они сделают все за нас. Людей убрать, разоружить. Не мешать. Ничем не препятствовать переходу. Докладывать лично…
Окрестности Болграда, 3 км от границы, 15 августа 1937 года
Крадучись, держа в руке пистолет, командир погранзаставы приближался к стоящему возле границы НКВДшнику.
— Позвольте доложить… Командир погранзаставы… — начал было он, откашлявшись от страха. Страшно было разговаривать с чекистом, страшно было подходить к нему просто так. Исчезнуть можно было и за меньшее. Но ситуация казалась безвыходной. Румыны готовы были вот-вот открыть огонь. А за невмешательство в диверсию на границе командиру погранзаставы уж точно полагался расстрел.
— Здесь граница! Румыны! Вот-вот стрелять начнут! — не выдержал начальник, рявкнув изо всех сил: — Разрешите обратиться?
В ответ было полное молчание. Это показалось совсем странным. Командир подошел поближе, достал фонарик, а затем направил луч света прямо в лицо офицеру. На него смотрел труп с выпученными глазами и высунутым, распухшим языком. Судя по всем признакам, этот человек был мертв не один день.
Лодка едва была видна в камышах. Все было готово к дороге. Проводник-румын неторопливо крепил весла. В кармане пиджака Асмолова лежал фальшивый паспорт гражданина Румынии, выполненный так искусно, что никто не отличил бы его от настоящего.
Становилось прохладно. От воды пахло илом и тиной. Зина не знала, как вести себя в этой ситуации, что говорить.
— Этот лес… — прошептала она, — ты точно доберешься до него?
— Доберусь, — Асмолов обернулся к ней.
В его глазах горели звезды. Это были звезды близкой свободы, предвкушения той дикой свободы, которые способны осветить только самую неординарную душу. Зина вдруг подумала с горечью, что никогда не была такой. Но это подарило ей чувство уверенности. Уверенности в правильности того, что она сделала.
Он был горд и свободен, этот демон ночи, в котором не было ничего от обычных людей. Перед ней стоял несломленный дух свободы. И ей вдруг показалось, что вместе с ним в эту свободную ночь она отпускает всех их, эти тысячи сломленных, замученных и расстрелянных, выпускает их души на волю — смерти вопреки.
Они уходили ввысь не сдавшимися, не подвластными боли и унижениям, повергая в прах любые запреты в том, другом мире, отголосок которого вдруг мелькнул перед ней на мгновенье в чужих глазах. А ветер тихо шевелил камыши в плавнях, продолжая петь свою бесконечную печальную песню, словно читая монотонный речитатив эпитафии, горестно звучащий над этой землей.
Не соображая, что делает, Зина вдруг поцеловала лугару в щеку — кожа его была мертвенно-холодной на ощупь.
— Иди. Мир большой. В нем есть люди, похожие на тебя. Попробуй их найти.
— Помни, — голос лугару прозвучал глухо, — помни — однажды настанет день, и я тебя спасу.
Он прыгнул в лодку. Заскрипели уключины. Что-то пробормотав по-румынски, проводник отчалил от берега. Лодка быстро заскользила вперед.
— Ты меня уже спас, — тихонько прошептала Зина.
— Пойдем, — Виктор взял ее за руку, — опасно стоять так. Пойдем.
Ветер усилился, превращаясь в темную рябь на воде.