Луизианская заварушка
Шрифт:
– Она напал на меня! Сиганул сверху, а потом ещё и преследовал.
– Он не нападал. Вы его напугали, а когда он попытался сбежать с чердака – едва не убили. Вопрос в том, где вы взяли пистолет?
«Ой».
– Уолтер продал мне винтовку.
– И стреляй вы из неё, проблем бы не было. Но местные знают разницу между выстрелами из винтовки и из пистолета. И достать его вам было бы сложновато, учитывая, что после смерти Мардж я лично убрал из её дома всё оружие.
– Убрали? Это моё наследство! Какое вы имели право?
– Оно
– Ладно, но теперь-то у вас какое оправдание?
– Я собирался всё вернуть, когда вы приехали, но после нашей встречи… решил подумать дважды. И трижды, и четырежды. И был прав, поскольку вы, наверное, уже изрешетили собственную крышу.
Я попыталась придумать достойный ответ, но в итоге признала, что меня уделали, и хорошего настроения это не добавило.
– Позволю себе предположить, – продолжил Леблан, – что введённый в заблуждение Уолтер решил позаботиться о красивой женщине и одолжил вам свой пистолет. И завтра вы его вернёте, иначе нас ждёт очередная встреча.
Он достал блокнот с квитанциями, и я почувствовала, как подскочило давление.
– Вы мне штраф выписываете? Дайте-ка угадаю: по вторникам запрещено пугать диких животных в собственном доме?
Не обращая на меня внимания, Леблан продолжил писать, затем оторвал листок и протянул мне. Вместо штрафа там значился только номер телефона и имя «Бадди».
– Бадди починит крышу, – сказал Леблан. – Только перед началом работы убедитесь, что он трезвый, а то свалится, и его жене придётся шесть недель мириться с его бездельем – именно столько обычно уходит на исцеление якобы сломанной ноги. Я знаю Бадди всю жизнь, поверьте, терпеть его шесть недель никто не заслуживает.
– Убедиться, что трезвый. Поняла. Спасибо.
Он кивнул:
– Теперь, пожалуйста, надевайте наушники и ложитесь в кровать, пока дело не закончилось травмой или чем похуже. По крайней мере, не трогайте пистолет, пока я не разживусь напарником, у которого нет проблем со слухом и зрением. Я нормально не спал с самого вашего приезда.
Леблан сошёл с крыльца и забрался в свой внедорожник.
– Нас таких двое! – крикнула я, когда он отъехал от обочины.
На другой стороне улицы кто-то быстро задёрнул шторы. Любопытные заразы. Я хлопнула дверью – просто потому, что могла – и в тот же миг услышала, как в спальне что-то с глухим стуком упало на пол, и поспешила наверх. Коробка. Видимо, я поставила её слишком близко к краю стола, а вибрация от хлопка закончила дело.
Кости, которого не разбудили ни шум на чердаке, ни выстрелы, ни визит Леблана, выбрал именно этот момент, чтобы завыть. Я вышла в коридор и перегнулась через перила. Бедняга безуспешно пытался взобраться по лестнице, и когда он соскользнул вниз второй раз, я решила, что лучше спуститься и удержать его, пока у меня на руках не оказался ещё один труп.
Спустя два лакомства и двадцать минут, в течение которых пёс их мусолил, он успокоился и вновь уснул. Я поплелась к себе, окончательно убедившись, что во время
Окончательно добитая порванной картонкой, енотом, «одолженным» пистолетом и очередной бессонной ночью, я начала выкладывать вещи на стол в неком подобии порядка. А когда поднимала с пола последний комплект формы оттуда выпала пачка конвертов. Я взяла их, ожидая увидеть письма от родных и друзей Мардж, отправленные ей во время войны, но конверты оказались чистыми, без адресата.
Стянув с пачки тугую резинку, я распечатала один из них и достала листок.
«7 сентября 1961
В джунглях тяжко, но пока я сосредоточена на работе, которую должна выполнять, мне ничего не грозит. И да, я уделяю обязанностям всё свое внимание, и всё же в самые странные времена ловлю себя на мыслях о тебе. Порой я вспоминаю, как мы каждый год на Осенний фестиваль вышагивали по главной улице. Или выражение твоего лица, когда мы застряли на вершине колеса обозрения на окружной ярмарке. Я скучаю по твоей улыбке, по нашим прогулкам на лодке и по тому, как ты смеёшься над глупыми чёрно-белыми фильмами.
Я всегда тебя любила. И ни расстояние между нами, ни жертвы, которые я ежедневно приношу во имя свободы, не уменьшили этих чувств. Если бы я только могла тебе открыться и не нести эту тайну в одиночку, тогда б на сердце не было так тяжело.
Мардж».
Я вытащила следующее письмо – то же самое. Мысли и мечты солдата, скучающего по любимому человеку. Пролистнув пачку, я насчитала конвертов пятьдесят и ни одного подписанного.
Мардж писала всё это любимому, но никогда не отправляла.
Я оставила письма на столе рядом с формой и забралась в кровать. И лежала в темноте, размышляя. Каково это, любить кого-то так… всецело? Чтобы в разгар жуткой войны думать о его улыбке?
Мне никто никогда не был так дорог. Я даже сомневалась, что способна на столь сильные чувства. Я встречалась с мужчинами, но это и отношениями-то не назовёшь, не то что бессмертной любовью.
И почему, в конце концов, написав все эти письма, Мардж не набралась мужества их отправить? Что ей было терять? Если человек не отвечает на твои чувства, пожалуй, лучше уж об этом знать, чем не знать. А если отвечает – то у вас есть шанс на совместное будущее.
Я выдохнула, заставила себя закрыть глаза и начала считать ручные гранаты. И так уже по шею увязла в делах, которые, во-первых, меня не касаются, а во-вторых, мне не по зубам. Не хватало ещё разбираться с неразделённой любовью пятидесятилетней давности.
Но даже проваливаясь в сон, я продолжала гадать, призналась ли Мардж, ответили ли ей взаимностью, и если да, то почему эти письма так и оставались у неё все эти годы.
Глава 14