Лук и Красные Холмы
Шрифт:
Annotation
Закончена повесть "ЛУК И КРАСНЫЕ ХОЛМЫ". Коротко об истории создания. У меня на столе исторический роман, в основном о событиях 60-х, 70-х годов двадцатого века. Но целый ряд сюжетов никак не помещался в роман, выпирал из него, и я сделал нечто вроде спин-оффа, повести, которая плотно примыкает к роману событиями, временем и людьми, но живет отдельно. В отличие от будущего романа, повесть не остросюжетна, там речь идет о двадцатилетнем юноше Луке, в составе геологической экспедиции путешествующем по пустыне Кызылкум весной-летом 1977 года. Главные герои там - пожалуй, и не Лук, а время и пустыня. Вещь откровенно не коммерческая,
О'Санчес
О'Санчес
Лук и Красные Холмы
О"САНЧЕС
ЛУК И КРАСНЫЕ ХОЛМЫ КЫЗЫЛКУМ
Россия - моя Родина, а Советский Союз - малая родина.
Купаясь в Лете,
Я задолжал печали
Каплю Осени.
ПРОЛОГ
НА СТАРТ
Что такое история, рассказанная вам фильмом или книгой? Это чужая жизнь напрокат.
Зам. декана Якунин с ехидной ухмылочкой на лобастом челе смотрит как бы и на Лука, но, все-таки, сквозь него; оба напряжены, только Луку не до притворных улыбок: он тупо глядит несколько наискось от собеседника, в окно, выходящее во двор. Там две лаборантки из института физиологии им. Павлова наспех выгуливают перебинтованных дворняг. Обе с сигаретами, дабы скрасить скуку нудных ежечасных обязанностей. Шубейки поверх белых халатов придают им сходство с курящими пингвинами. Еще недавно почти весь двор занимали сугробы, но теперь они съежились, и тихо умирают вдоль дорожек и тропинок двора, все в пятнах, словно бы покрылись старческой "гречкой", в неровных желтых дырах от потёков мочи и в натекших сверху, с ветвей, лишаях грязи на горбатых спинках. Собачьи кучки среди липкой слякоти подтаявшего снега... Отвратительно. Луку невмочь захотелось подраться, или, на худой конец, облегчить душу площадной руганью - только, вот, не с кем тут языки да кулаки чесать... да и без толку, легче от этого на душе не станет, проблема не исчезнет, нет, лишь усугубится. Как ни плохо сейчас - всегда бывает хуже. Спокойствие, Лук, и сдержанность!
Собаки лаяли и скулили, их бессловесные жалобы легко проникали сквозь двойные окна деканата, но взвизги эти давно никого не трогают, ибо все к ним привыкли: внутренний двор - общий для факультета психологии ЛГУ им. Жданова, где до сего дня учился Лук, и для Павловского института, где вот уже многие десятилетия подряд ставят научные хирургические опыты над собаками (не забывая выгуливать несчастных тут же, во дворе), как правило, захваченными в плен бездомными животными.
Собаки не виноваты, тетки-лаборантки не виноваты, Иван Павлов не виноват... Никто ни в чем не виноват, но кого-то в этом мире равнодушно пластают скальпелем, во славу науки, а кого-то просто так режут... при помощи пишмашинки и фиолетовой печати... прямо по судьбе, с тем же общечеловеческим равнодушием. За что?
– Так что, Лук... Вот тебе ручка, листок, пиши заявление по собственному.
– Да, я услышал, Валерий Александрович, - угрюмо кивнул Лук, но...
– Никаких но, Лук. Всё. Иначе отчисляем за академическую неуспешность... э... неуспеваемость. У меня категорическая директива из ректората: всем факультетам к завтрашнему дню отрезать все "хвосты". Ваши студенческие хвосты - это ведь и наши преподавательские хвосты. Вот, прямо на твоих глазах и осуществим. Если ты так этого хочешь.
Лук, естественно, не хотел ни того, ни другого, однако на сей раз он прочувствовал до самого сердечного донышка: срок его студенчества истек, терпение деканата иссякло. Действительно всё, абзац, если уже из ректората... Даже если и врет Якунин... даже если... Ни пощады не будет, ни последней попытки пересдать злосчастную матстатистику.
Лук покатал большим и указательным пальцами выданный ему пластмассовый шестигранник зеленой шариковой ручки (сам Якунин, как и всякий уважающий себя советский функционер, предпочитал дорогую перьевую), поднес ее к белому листку формата а-4...
Латунный кончик стержня задрожал, упираясь из последних сил перед неизбежным...
– Я напишу, Валерий Александрович, но все-таки - отчислять за один единственный не сданный зачет Суходольскому - не экзамен даже!
– это странно, вы не находите?
– Не вижу ничего странного, все свои попытки ты безрезультатно исчерпал. Ты сдавал, но не сдал. Геннадий Владимирович совершенно справедливо отказался принять у тебя зачет. Знания твои этого не позволяют. Пиши, у меня еще много дел сегодня.
Лук был редкостный разгильдяй, но здесь, в данном академическом предмете, запасы у Лука позволяли, уж он не понаслышке мог сравнивать объем своих математических познаний: они были кратно весомее, нежели у большинства его однокурсников и однокурсниц, благополучно сдавших весь "матстат" - с первого раза, и со второго раза, и с третьего... и с четвертого... Все сдали, только не Лук.
– И не сдашь!
– почти по-дружески, с некоторым сочувствием даже, неделю назад шепнул ему в коридоре Юрьев Александр Иванович, - решение по тебе принято.
Лук правильно понял намек: дело не в матстатистике, дело в самом Луке.
А Лук все же надеялся до сего злосчастного утра... не разумом, но душой и сердцем...
– Пишу, Валерий Александрович, понимаю вашу академическую загруженность. Но что с восстановлением? Вы говорили...
– Да говорил.
– Якунин вновь осклабился, уже веселее, почуяв бескровную бесскандальную победу, кивнул...
Теперь несколько дежурных успокаивающих фраз, и дело сделано, колея накатана, финиш. В архив. Теоретически, он ведь даже и не соврал этому Луку.
– Говорил и повторяю. Пойдешь, поработаешь на производстве, образумишься, через годик представишь положительные характеристики с места работы, и мы посмотрим... Прецеденты были, положительные прецеденты, почему бы и нет?
– Через годик?
– Лук снова усмехнулся, и опять получилось мрачно.
– Через годик меня точняк в армию загребут.
– И в армии люди достойно себя проявляют, и даже на флоте, между прочим...
– Якунин поднажал голосом на этих словах, как бы намекая на свой бесценный жизненный путь.
– И еще никому это не помешало в дальнейшем, поверь мне.
– Угу. Ну, а если я в августе с характеристиками подойду, а, Валерий Александрович?
Якунин качнул очками вверх-вниз и опять легко согласился: тут уже главное не спорить и не вступать в пустые пререкания с приговоренным. Что толку в словах? В данную секунду этот всех доставший Лук все еще здесь, перед ним сидит, с ручкой наготове, а завтра исчез навсегда... В армию, там, или не в армию, да хоть в тюрьму - кому какая разница!? Главное, чтобы на факультете никому глаза не мозолил.