Лука
Шрифт:
Его лицо разгладилось, превратившись в бесстрастную маску, и он сделал шаг назад.
— Мы уже достаточно об этом поговорили. Не поднимай больше эту тему.
— Ну что ж, думаю, нам с Максом пора, — сказала она. — Потому что там есть маленький мальчик, который отчаянно хочет провести день со своим отцом. И я считаю, что его отец должен меньше времени быть ослом и больше времени проводить с ним.
— Габриэль, — он окликнул ее, но на этот раз не последовал за ней.
Восемнадцатая
— Садись в машину.
Лука
Габриэль проигнорировала его и продолжила идти по жилой улице с Максом, обнюхивающим кусты рядом с ней.
Пот выступил у него на лбу, когда полуденное солнце ворвалось в машину.
— Габриэль. Ты не можешь идти всю дорогу домой пешком. Это слишком далеко. И я сказал Фрэнки, что ты останешься со мной до встречи с Нико. — Он стиснул зубы, услышав в своем голосе нотку мольбы. Капо не умоляли. Он не умолял. Но, черт возьми, она не оставила ему выбора. Хотя это и было заманчиво, но взять ее на руки и бросить в машину — не было вариантом, особенно если он когда-нибудь захочет иметь еще одного ребенка. Она была не из тех женщин, которые вцепятся ему в яремную вену, если он попытается схватить ее, она попадет туда, где будет больнее всего.
Макс оглянулся и залаял, но, когда он попытался подтащить Габриэль к Маттео, который теперь махал ей из заднего окна, Габриэль потянула его назад.
— Не говори мне, что я могу и чего не могу делать. — Только что они целовались на кухне, а в следующую минуту Габриэль уже выходила за дверь.
— По-моему, она на тебя злится, — сказал Маттео с заднего сиденья. — Она говорит, как Нонна и тетя Анджела, когда они злятся. Может быть, это потому, что ты на нее накричал.
— Я не кричал. — Он крепче сжал руль, проклиная себя за то, что потерял самообладание. Джина, казалось, имела над ним власть даже из могилы.
— Ты был очень громким, папа. И ты был зол. Прости, что я не похож на тебя.
Блядь. Он также причинил боль Маттео. Он уже забыл, как дети все улавливали. Обычно он был очень осторожен, когда говорил или делал что-нибудь такое, что заставило бы кого-нибудь подумать, что Маттео не его сын. Но у Габриэль был способ преодолеть все его стены и обнажить его уязвимые места.
То, что она не была идеальной матерью, не делает его менее твоим сыном.
Его сыном. В отличие от многих других ганстеров, которых он знал, он был там, когда родился Маттео, держал его, менял подгузники и кормил. Он услышал его первое слово, увидел его первый зуб и поймал его, когда тот сделал первый шаг. Он сидел с Маттео по ночам, когда тот не мог уснуть, и читал ему бесчисленные истории. Оглядываясь назад, он на самом деле проводил больше времени с Маттео, чем с Джиной, которая всегда болела, уставала, или гуляла со своими друзьями. Только после смерти Джины он перестал
Разве имело значение, связаны ли оны кровными узами? Никто не знал правды. Маттео был замечательным ребенком, и он даже не мог подумать о том, чтобы отправить его жить к родителям Джины. Три жизни будут разрушены, если он разделит семью — Маттео, его матери и его самого. Он мог бы построить стену вокруг своего сердца после смерти Джины, ограничив способность дарить свою любовь, но Маттео уже был в безопасности внутри.
И ангел забрался туда вместе с ним.
— Думаю, ты прав, Маттео, — сказал он, оглядываясь через плечо. — Папа сказал то, чего не должен был говорить. И я думаю, что у нас есть кое-что общее. Мы ведь оба итальянцы, не так ли?
— Si, папа! — лицо Маттео просияло, и Лука почувствовал это прямо в своем проклятом, полностью обнаженном сердце.
— И мы оба любим, чтобы наши машины ехали быстро, не так ли?
— Si, Папа! Езжай быстрее. Она уходит. — Маттео указал на дорогу и подпрыгнул на сиденье.
Лука нажал на газ и догнал Габриэль, снова резко остановившись.
— Tesoro mio (итал. — мое сокровище)… — Он высунулся из окна, готовый сделать или сказать что угодно, лишь бы увидеть ее улыбку. Она была той женщиной, о которой он всегда мечтал. Она изменила его жизнь. И он хотел, чтобы она всегда была рядом. Он хотел сказать ей об этом по-английски, но знал, что итальянский — ее слабость, и не было лучшего способа передать то, что было у него на сердце, чем язык любви. — Sei la donna dei miei canzoni. Mi hai cambiato la vita. Ti voglio sempre al mio fianco (итал. — Ты женщина из моих снов. Ты изменила мою жизнь. Я хочу, чтобы ты навсегда осталось со мной).
— Все, что ты говоришь по-итальянски, звучит красиво и искренне, но, если ты хочешь извиниться, сделай это по-английски. — Габриэль остановилась на тротуаре и вздохнула.
— Папа говорит, что он мечтает о женщине, ты должна быть другой, и он хочет, чтобы ты была на тротуаре, — крикнул Маттео с заднего сиденья.
Лука застонал и сделал мысленную пометку сказать матери, чтобы она нашла нового учителя итальянского.
— Sono innamorato di te (итал. — я влюблен в тебя). — Он сказал ей, что любит ее, зная, что она не поймет, но он хотел сказать слова, которые действительно были в его сердце, лучшим способом, который он знал.
— Это что, извинение?
— В некотором роде.
— Знаешь, что сказал твой папа? — Она подошла к пассажирскому окну и улыбнулась Маттео.
— Да, — просиял Маттео. — Это было мило.
— А ты как думаешь? Было ли это хорошим извинением?
Взгляд Маттео метнулся к Луке, потом снова к Габриэль.
— Molto bene (итал. — прекрасным)! — воскликнул он, чем вызвал гордость отца.
— Я все еще не разговариваю с тобой, — сказала Габриэль, когда они с Максом уже сидели в машине. — Я нашла в телефоне итальянское слово «прости», но ты его не произнес. Но я поиграла с приложением для изучения итальянского языка и знаю значение слова «иннаморато», так что, думаю, ты сказал что-то особенно приятное, и так как это очень возбуждающе, я поеду на машине.