Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения
Шрифт:
Конечно, за Лукрецию мог заступиться Альфонсо, если бы он хоть единожды осадил сестру, его жене было бы куда проще, но Альфонсо не желал ввязываться в войну женщин. Их семейная жизнь вообще была довольно странной, ночью Альфонсо являлся страстным любовником, а днем будто забывал, что женат, занимался своими делами. По вечерам на праздниках сидел так, будто происходившее его не касалось.
Приструнить дочь мог и Эрколе, но и тот смотрел на все спокойно. Пусть Изабелла повоюет с этой Борджиа, тем сговорчивей будет сноха потом, когда узнает, что ей урезали содержание. Конечно, герцог Феррары понимал, что слишком откровенная война с
Эрколе не знал, что Лукреция ничего не пишет отцу о вражде со стороны Изабеллы и о том, как ей тяжело, иначе свои меры принял бы и Папа.
Она действительно ничего не писала, не желая расстраивать отца. Но Александр слишком хорошо знал свою дочь, чтобы не понять, что отсутствие упоминаний о маркизе Мантуанской что-то означает. Кроме того, его постоянно и подробно информировала Адриана. Какое-то время Папа терпел, потом задал откровенный вопрос об отношениях с золовкой.
Лукреция прекрасно понимала, что отца информируют о ее делах и не противилась этому. Но на вопрос об Изабелле ответила честно и твердо заявила, что справится сама:
– Я Борджиа! Не д’Эсте тягаться со мной!
Александр был в восторге от такого ответа. Его девочка, кажется, повзрослела. Она могла бы пожаловаться, и отец нашел бы способ просто уничтожить если не Феррару, то Мантую, чтобы этой змее в обличье прекрасной дамы было неповадно обижать Лукрецию. Но дочь не желала заступничества, она объявила, что способна дать отпор сама. Бедная девочка, как ей тяжело в этом рассаднике ненависти!
Старый Эрколе писал о своей снохе восторженные отзывы, хваля и хваля Лукрецию ее отцу, но теперь Папа не верил герцогу Феррары:
– Этот старый лис не способен защитить «любимую сноху» от ядовитых зубов собственной дочери, зачем же тогда хвалить ее?
Но Лукреция стояла на своем: я справлюсь сама, иначе мне никогда не будет покоя.
А справляться было с чем. Науськанные Изабеллой, придворные дамы старались отработать расположение своей хозяйки вовсю. У Лукреции передразнивали все: походку, манеру одеваться, даже ее знаменитую детсткость. И уж, конечно, то и дело напоминали об испанских корнях и незаконном рождении. Бедная женщина не могла дождаться, когда же закончатся празднества и весь этот выводок рептилий уберется по домам.
Лукреции надоели насмешки, и она просто прогнала придворных дам, приставленных к ней в Ферраре, запретив пускать их в свои покои. Это был уже скандал. Несмотря на действительно ангельское терпение новой герцогини Феррары, обстановка все же накалялась. А нервы самой Лукреции постепенно стали сдавать, невозможно слишком долго делать вид, что тебя не задевают гадости, которые шипят вслед. Когда на устроенные ею со своими придворными дамами испанские танцы с кастаньетами Изабелла фыркнула, мол, это просто испанская цыганщина, Лукреция громко возразила, что, конечно, не всем дано танцевать вот так страстно, у многих характер хоть злой, но бесцветный.
Война была объявлена. Но если Лукреция пыталась действовать сама, то Изабелла прибегла к помощи отца. Дочь легко убедила герцога, что Лукреция слишком много тратит, и вообще, масса гостей, которые только и знают, что есть и пить, давно надоела. Маркиза Мантуанская и не подозревала, что намеком
Но в Риме, а не в Ферраре. Там все восхищались ее грацией, ее умением двигаться, страстью, которую эта женщина, все еще выглядевшая тоненькой девочкой, показывала в танце. В Ферраре над этим смеялись, а потому никакой радости от совершенств и праздников не было тоже. Вообще, радости в Ферраре пока не было, не считать же таковой умение давать отпор Изабелле.
Оставшись одна, Лукреция плакала:
– Я не хочу становиться такой же змеей, как Изабелла!
Адриана думала о том, что при всех недостатках семейства Борджиа обвинить Лукрецию в змеином характере нельзя. Конечно, она прежде всего Борджиа, но не все Борджиа одинаковы, почему же этого не желают видеть в Ферраре? Адриане хотелось кричать: очнитесь, перестаньте мучить Лукрецию, и она будет лучшей герцогиней, о какой может только мечтать Феррара, она будет прекрасной матерью, подарит герцогству много сильных, красивых и умных сыновей!
Но кому могла крикнуть эти слова Адриана? Никто не стал бы слушать. Все верили в рассказы о беспутстве дочери Папы, об оргиях, в которых она принимала участие, о ее бесстыдстве. А в том, что Лукреция сейчас выглядела вовсе не так и вела себя тоже, усматривали лишь хитрость и притворство. Разве можно верить этим Борджиа? И никто не желал проводить грань между Лукрецией и ее братом Чезаре.
Конечно, дочь Папы вовсе не была ангелом во плоти, не была ни невинной, ни слабой, но и той распутницей, какой ее считали, тоже не была. Слухи об инцесте распустил обиженный Джованни Сфорца, а Изабелла активно их поддерживала, но почему-то никто не заметил источника гадостей, зато с удовольствием подхватили. Все трое Борджиа были любовниками Лукреции? Конечно! Никого не смущало то, что у Папы была Джулия Орсини, что Джованни вообще жил в Испании, что понтифик оберегал дочь пуще глаза… Сказано блудница, значит, блудница.
Наконец, к явному облегчению Лукреции, торжества закончились, гости принялись разъезжаться. Пришло время отбыть и маркизе Мантуанской. Вот уж от чего Лукреция почувствовала настоящую радость! Но перед отъездом Изабелла смогла окончательно настроить герцога Эрколе против снохи, зато сама попыталась «подружиться» с невесткой.
Изабелла, которой никак не удавалось унизить Лукрецию прилюдно, решила зайти с другой стороны и сделать вид, что хочет стать ее ближайшей подругой. Изабелла заметила, что Лукреция очень хочет наладить с ней отношения, конечно, это надо использовать! Но герцогиню Феррарскую не обманула притворная дружба золовки, она уже давно поняла, что Изабелла вполне достойна Чезаре, ей верить нельзя ни в чем. Однако и отталкивать золовку тоже нельзя.
Маркиза Мантуи, решив, что ей удалось обмануть невестку, принялась вести с ней задушевные беседы, надеясь хотя бы так вывести Лукрецию на чистую воду.
– Почему о тебе говорят, как о распутной женщине?
Она старательно делала вид, что хочет задушевной беседы, вызывая невестку на откровенность, чтобы потом этой же откровенностью воспользоваться. Если удастся вытащить из дочери понтифика хоть одно признание в распутстве, то будет куда легче уничтожить ее растущее влияние в Ферраре.