Луна доктора Фауста
Шрифт:
На траверзе Островов Зеленого Мыса капитаны взяли «лево на борт» так круто, что затрещали мачты.
– Знаете, почему это делается? – спросил Гуттена Перес де ла Муэла и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Еще до того, как адмирал Колумб выполнил этот маневр, который должен был привести его в Америку, как в наказание ему стали называть Вест-Индию…
– Почему в наказание?
– Сейчас объясню, дайте договорить. Так вот, тут проходит теплое течение, которое несет наши корабли, словно разлившаяся река, а если на этом самом месте повернуть налево, как сделали наши капитаны,
Корабль несся вперед, зарываясь носом в волну, движимый неведомой, но неодолимой силой. Наполненные ветром паруса, казалось, вот-вот сорвутся с мачт.
– А помимо этого течения, здесь дуют пассаты. Эта точка в океане прославила Колумба, это была его тайна. Тайна, да только не ему принадлежит честь ее разгадки. Колумб просто-напросто украл ее у некоего Санчеса де Уэльвы, который в смертный свой час открыл ее. Запомните, сударь, – Алонсо Санчес де Уэльва, заброшенный сюда ураганом, открыл путь в Новый Свет, сам того не зная.
– Может ли такое быть? – поразился Филипп.
– Уэльва оказался здесь в 1485 году, а на следующий год умер. Мой дядя приятельствовал с ним. Уэльва был первым европейцем, ступившим на землю американского континента, – на землю острова Санто-Доминго, как он теперь называется.
– Невероятно! – воскликнули слушатели.
– Колумб всегда умалчивал о том, кто же на самом деле открыл Новый Свет. И господь покарал его за это: некий проходимец по имени Америке Веспуччи добился через посредство своей шлюхи-сестрицы – любовницы Лоренцо Великолепного, чтобы на картах, составленных флорентийскими космографами и присланных герцогу Медичи, Новый Свет именовался «земли Америке» или просто «Америка». Так что сами видите: всесветная слава – это дело случая и везения.
11. ЖИТЕЛИ КОРО
Шестого февраля 1535 года лекарь Перес де ла Муэла разбудил Гуттена:
– Вставайте, сударь. Впереди по курсу – суша. Мы подплываем к Венесуэле.
Полусонный Филипп вышел следом за ним на палубу. Пронзительно кричали чайки, слышался какой-то отдаленный шум. Только что взошедшее солнце озаряло белый песок побережья и сверкающую голубизну моря. На рейде стояли два баркаса, а почти у самой воды виднелось несколько хижин. Не меньше пятисот голых туземцев радостно размахивали руками, приветствуя каравеллы. Среди этой медно-красной толпы особенно выделялись черные камзолы испанцев – их было человек двадцать. До полудня было еще далеко, но солнце нещадно жгло море, корабли и людей.
– Матерь божья, что за пекло! – вздохнул Перес. – Пышет жаром, точно кузнечный горн. В августовский полдень в Севилье и то легче.
Хорхе Спира сошел на берег лишь после того, как выгрузилась вся экспедиция, что заняло полных четыре часа, и за это время нарочные успели добраться до Коро, отстоявшего от берега на две с половиной лиги, и вернуться, привезя с собой представителей местной власти: Спира требовал, чтобы ему воздали все почести, полагающиеся губернатору и капитан-генералу.
– С этими венесуэльцами ухо надо держать востро, – сказал он Гуттену, – я с самой первой минуты покажу им, кто тут главный.
Бот, украшенный знаменами императора, банкиров Вельзеров и Хорхе Спиры, подошел к берегу. Когда губернатор ступил на сушу, запели фанфары и ударили двадцать барабанов. Поодаль, завернувшись в черные плащи, неподвижно и угрюмо ожидали испанцы.
– Поглядите-ка, дон Филипп, эти дурни не трогаются с места, ожидая, что первый шаг сделаю я! Они считают себя господами положения, очевидно позабыв, что у меня под началом четыре сотни человек. Что ж, пойдем к ним навстречу.
Местные, увидев, что губернатор двинулся к ним, тоже снялись с места. Впереди шел рослый, крепкого сложения молодой человек приятной и располагающей наружности.
– Добро пожаловать в Венесуэлу! Меня зовут Хуан де Вильегас. Епископ Родриго де Бастидас, в настоящее время находящийся в Санто-Доминго, поручил мне отправлять должность губернатора.
Спира окинул его пытливым взглядом. На смышленом лице Вильегаса застыло выражение почтительности. Он был дороден и рыж; движения скупы и изящны, голос – звучен.
– Позвольте представить вам, ваша милость: Педро де Лимпиас. Он прибыл в Коро в числе первых еще в 1527 году вместе с Хуаном де Ампиесом. Родом из Бургоса. Знаток индейских наречий, – проговорил Вильегас, указывая на беззубого, однако все еще статного и прямого старика.
Лимпиас растянул губы в улыбку. Спира неодобрительно покосился на его ветхий плащ, но постарался придать своему лицу приветливое выражение.
– А вот это несравненный Эстебан Мартин, состоявший при вашем предшественнике Амвросии Альфингере, – продолжал Вильегас, подводя к губернатору белокурого толстяка со смеющимися глазами. – Лучшего переводчика вы нигде не сыщите.
– Рад служить вам, – любезно произнес тот, ничуть не смутившись под пронизывающим и недоверчивым взглядом Спиры.
– А вот это – ваш соотечественник, нам не выговорить его имя, и потому мы окрестили его просто Хуан Немец.
Иоганн Сайссен-Ноффер обратился к Спире на родном языке:
– Вам ли не знать, ваша милость, каковы эти испанцы: Ритца они упорно называют Руисом, а Хогенбергена – Сьерральтой. Когда же они узнали, что Гульден означает то же, что флорин…
Спира, не дослушав, уже повернулся к следующему.
– Вот еще один ваш земляк, – не выказывая по этому поводу особенной радости, сообщил Вильегас.
Человек средних лет, сопровождаемый юношей, низко поклонился губернатору:
– Я – Мельхиор Грубель, алькальд Коро, а это – мой сын, Мельхиор-младший, из него вырастет славный воин.
Спира не промолвил ни слова, бровью не повел при виде своих земляков. Он вперил взор в высокого, сухопарого седобородого старика.
– И наконец, рад представить вам нашего выдающегося хирурга Диего Монтеса де Оку. Вот именитые горожане, которых город Коро выслал засвидетельствовать вашей милости свое почтение. – Вильегас помолчал. – Мы можем тронуться в путь немедля, но, если вам благоугодно послушаться доброго совета, лучше бы подождать, пока не спадет жара: до пяти часов вечера здесь как на раскаленной жаровне.