Луна доктора Фауста
Шрифт:
– Нам никак не прокормить столько ртов, – заявил Хуан де Вильегас. – Мы уже и сейчас голодаем – не так, конечно, как во время похода по льяносам, но все же пояса пришлось затянуть потуже.
Спира окинул его высокомерным взглядом, а Вильегас, нимало не смутясь и не утратив любезности, продолжал:
– Здесь, ваша милость, мы выстроили вам новое жилище, приложив к этому и охоту, и усердие. Соблаговолите осмотреть его и сказать, по нраву ли оно вам.
Наместник бегло оглядел убогую хижину и тотчас растянулся в предусмотрительно повешенном гамаке.
Гуттен же отправился к епископу. Родриго де Бастидас, выпив не менее четырех пинт прохладительного, сказал:
– Ну,
– Решил, ваше преосвященство, – с твердостью отвечал Филипп.
– Поскольку я убежден, что господь вызволит праведника из любой беды, поступайте как знаете. Хочу только предупредить: ваш отказ возглавить экспедицию сильно повредит вам во мнении войска. Оно не желает больше подчиняться немцам, а исключение готово сделать лишь для вас. Все уверены, что над ними тяготеет проклятье.
Епископ говорил с такой непреложностью, что покрасневший Филипп смешался и только после долгого молчания ответил:
– Скажу вам, ваше преосвященство, как на духу: проклятье тяготеет не над Спирой, а надо мной, и в неудачах, преследующих нас от самой Испании, повинен не он, а я. – И рассказал Бастидасу о пророчествах Фауста и о предсказаниях Камерариуса. Епископ не дал ему договорить:
– Да вы с ума сошли, Филипп! При чем тут вы, если задолго до вашего прибытия Альфингер с Федерманом погубили тысячи испанцев?! Нет, злоносец – это Спира, и ежели вы твердо намерены следовать за ним, то возьмите по крайней мере вот эту ладанку и вот эту алебастровую фигу, чтобы уберечь себя от сглаза и порчи. Несчастья, которые неотступно преследуют немцев, посланы им господом в наказание за то, что столь многие из них прельстились Лютеровой ересью.
Войско, как и предсказывал епископ, поначалу наотрез отказалось повиноваться Спире, и его преосвященству пришлось призвать на помощь все свое красноречие и изворотливость, чтобы переубедить недоверчивых и суеверных испанцев. Снова пригодился Лопе де Монтальво, который с пеной у рта доказывал, что тяжелые потери первой экспедиции ничего не значат и что, кроме Спиры, некому возглавить вторую. Признательный наместник тотчас отдал под начало Лопе всю конницу, хотя, как шипел Перес де ла Муэла, «из сотни лошадей в Коро вернулось только двадцать девять».
Наступил новый, 1540 год. Филипп по-прежнему ломал себе голову, пытаясь понять, кто же все-таки приносит экспедиции несчастье – он или Спира? Доводы епископа его не успокоили, и он прибег к помощи все того же Переса де ла Муэлы, столь же сведущего в астрологии, сколь и в медицине.
– Это сказал вам доктор Фауст? – так и взвился лекарь, выслушав Гуттена. – Великий чернокнижник Иоганн Фауст? Если он предостерегал вас от поисков Дома Солнца, разумней было бы послушаться и при первой же возможности воротиться в Германию! Если вы желаете гоняться за призраком, воля ваша. Но я, вы уж простите меня, вам не товарищ. Я своими глазами видел, а нынешние ваши слова только подтвердили, что бедствия и злосчастья преследуют нас и не уймутся, покуда не покончат и с вами, и со всеми вашими спутниками.
В тот же день Филипп написал длинное и прочувствованное письмо брату Морицу, которое кончалось такими словами: «Боюсь, что премудрый Фауст был прав, и пока что все свидетельствует о том, что он угодил в самую точку».
Все утро Филипп обсуждал со Спирой предстоящее путешествие.
– Ума не приложу, – говорил наместник, – как прокормить эту ораву проходимцев, нагрянувшую в Коро.
– Приветствую вас, господа! – раздался вдруг любезный голос Диего де Монтеса.
Спира, недовольный тем, что ему
– Известно ли вам, что среди прибывших с епископом находится и Педро Лимпиас?
Глаза Спиры вспыхнули.
– Тот, что был правой рукой Федермана?
– Он самый. Но теперь, после того как Федерман оставил его в Кабо-де-ла-Вела, он люто возненавидел его. Никто лучше Лимпиаса не знает пути к Дому Солнца.
На сморщенном брюзгливой гримасой лице Спиры появилась улыбка. Он вытянул шею, ловя каждое слово Монтеса.
– Лимпиас рассказывает, – продолжал тот, – что они побывали в стране, сказочно богатой золотом, серебром и изумрудами.
– Славно, черт возьми! – благодушно заметил Спира, поглаживая бороду. – Отчего же вы не привели его ко мне?
– Лимпиас боится навлечь на себя ваш гнев. Он говорит, что лишь выполнял приказы Федермана.
– Полно, полно! Скажите ему, что я не таю на него зла, прекрасно понимаю, в каком затруднительном положении он оказался… и хочу его видеть.
– Нет слов, ваша милость, чтобы изъяснить вам, сколь велика моя печаль, – начал Лимпиас. – Я стал жертвой бессовестного обмана, ибо не мог и предположить, что придется иметь дело с таким мошенником, как Федерман. Я очень легковерен, ваша милость, легковерен и доверчив, ничего не стоит обвести меня вокруг пальца. Вы, должно быть, помните, как я в вашем присутствии набросился на господина Карвахаля с бранью? Признаюсь, что был тогда не прав, а утверждения мои не имели под собой почвы, и потому я извинился перед ним, и мы помирились.
Лимпиас, рассказав о бесчисленных испытаниях, выпавших ему на долю за эти четыре года, поведал о том, как они, перебравшись через широкую и бурную реку Магдалену, оказались в цветущей долине, населенной многочисленными индейскими племенами, которые никак нельзя счесть дикарями: они разводят разнообразную скотину. Капитан Алонсо Хименес де Кесада оспаривал у Федермана власть над этим краем: у них были равные права на его завоевание и освоение, а поскольку бог троицу любит, объявился и еще один соперник – Себастьян де Белалькасар, губернатор провинции Попайан в вице-королевстве Перу, и тоже заявил о своих правах. Дело чуть было не дошло до кровопролития, но в конце концов тяжущиеся согласились отправиться в Испанию и предоставить решение спора его величеству. Для вящей славы божией и государевой они апреля 27-го дня в лето 1539-е основали город, названный Санта-Фе-де-Богота.
«И Белалькасар, – продолжал Лимпиас свой рассказ, – и Кесада искали озеро, в середине которого возвышался храм с золотыми идолами в половину человеческого роста. Из золота были отлиты даже и кровли его. Храм этот был выстроен касиком племени гуатавита в память жены и дочери, утопленных им в этом самом озере в припадке безумной ревности. Опасаясь, что тени погибших будут преследовать его, касик испросил совета у жрецов, и те повелели ему воздвигнуть на месте их гибели храм и раз в год, раздевшись донага и обвалявшись в золотой пыли, бросать в воду золотые вещицы и самоцветные камни. Белалькасар, выслушав эту историю, немедля велел своим солдатам отыскать „позолоченного касика“. Я полагаю, что храм находится к югу от Боготы, по эту сторону хребта, то есть в крае, управляемом нашим губернатором, и не я один был такого мнения: среди людей Кесады нашелся некий турок, пройдоха и плут, каких свет не видывал, и вот он клялся бородой Магомета и Пресвятой Девой Макаренской, что храм – в том месте, где я указал. Турка этого фамилия была Герреро, но все звали его Янычаром, ибо он служил когда-то в войске султана. Это человек чрезвычайно веселого нрава, но зловреден, как чирей».