Луна Израиля
Шрифт:
– Как странно, – произнес принц, – но прости меня, если я скажу, что Бакенхонсу видит все эти вещи. Если бы ты, о Ки, сказал нам, что написано на дощечках Аны, то есть чего никто из нас не может видеть, это было бы еще более странным, – если, конечно, на них что-нибудь написано.
Ки усмехнулся и устремил глаза в потолок. Спустя мгновение он сказал:
– Писец Ана пользуется собственным кодом, расшифровать его нелегко. И все-таки я вижу, что там написана сумма, полученная им за какой-то дом в каком-то городе, который не назван. Также – сумма, которую он уплатил за себя, за слугу и за корм для осла на каком-то постоялом дворе, где
– Это верно, Ана? – спросил принц.
– Совершенно верно, – ответил я в страхе, – только слова «синий плащ», записанные на дощечке, я потом тоже стер.
Ки усмехнулся и перевел взгляд с потолка на мое лицо.
– Может быть, твое высочество пожелает, чтобы я сказал что-нибудь из того, что написано на дощечках его памяти, а не только на вощеных дощечках, которые он держит в руке? Их-то расшифровать легче, чем другие, и я вижу на них много интересного. Например, слова, которые, видимо, были сказаны ему по секрету одной высокой особой час тому назад, слова государственного значения, как я думаю. Или определенное высказывание – по-моему, твоего высочества, насчет того, как холодная дрожь, которая охватывает стоящего на берегу реки в холодный день, переходит в ощущение теплоты, когда тот входит в воду, – и ответ на это высказывание. Или слова, произнесенные в этом дворце, когда была разбита алебастровая чаша. Кстати, писец, ты выбрал очень удачное место, чтобы спрятать свою половинку разбитой чаши, – в ящике с двойным дном, который стоит в твоей комнате; этот ящик обвязан шнурком и запечатан скарабеем времен Рамсеса. Думаю, что вторая половинка чаши немного ближе. – И повернувшись, он посмотрел на стену, где я не видел ничего, кроме алебастровых плит.
Я сидел, открыв рот от изумления, ибо как мог этот человек узнать про все эти вещи? А принц засмеялся и сказал:
– Ана, я начинаю думать, что ты плохо держишь доверенные тебе секреты. По крайней мере, я бы так подумал, если бы не то, что у тебя просто не было времени передать кому-либо слова принцессы. И что ты едва ли знаешь трюк со скользящей панелью в этой стене – ведь я никогда не показывал тебе этот тайник.
Ки снова усмехнулся, и даже на широком морщинистом лице Бакенхонсу появилась улыбка.
– О принц, – начал я, – клянусь тебе, что я никогда не обмолвился ни одним словом.
– Знаю, друг, – прервал меня принц, – но, очевидно, есть другие, кому не нужно слов, ибо они умеют читать Книгу Мыслей. Поэтому лучше не встречаться с ними слишком часто, поскольку все люди имеют мысли, которые должны быть известны только им да богам. Маг, с чем ты пришел ко мне? Говори, как если бы мы были одни.
– Хорошо, принц. Ты отправляешься в страну к израильтянам – об этом уже все прослышали. Так вот, Бакенхонсу и я, любя тебя и зная, как много значит для Кемета твое благополучие, а также еще два ясновидца из моей школы, независимо друг от друга, постарались проникнуть в будущее и узнать, чем кончится твое путешествие. Хотя то, что мы узнали, разнится в деталях, но в основном оно совпадает. Поэтому мы сочли своим долгом рассказать тебе то, о чем мы узнали.
– Продолжай, керхеб.
– Итак, первое: жизни твоего высочества угрожает опасность.
– Жизни всегда угрожает опасность, Ки. Я с ней расстанусь? Если так, не бойся, скажи прямо.
– Этого мы не знаем, но думаем,
– Тогда, пожалуй, стоит туда поехать, Ки, ведь многие едут гораздо дальше. Скажи, я встречал эту женщину?
– Здесь мы несколько смущены, принц, ибо нам кажется, если, конечно, мы не обманываемся, что ты встречал ее, и не раз; что ты знаешь ее уже тысячи лет, так же как я этого человека, что сидит сейчас рядом с тобой.
Лицо Сети выражало глубокий интерес.
– Что ты имеешь в виду, маг? – спросил он, впиваясь в него взглядом. – Как могу я, человек еще молодой, знать женщину или мужчину тысячи лет?
Ки сосредоточенно посмотрел на него своими странными глазами и ответил:
– У тебя много имен, принц. Но есть одно из них – Вновь Возрождающийся?
– Да, это так. Не знаю, что это значит, но меня назвали так из-за какого-то сна, который приснился моей матери перед моим рождением. Это ты должен сказать мне, что это значит, поскольку ты так много знаешь.
– Не могу, принц. Эта тайна – не из тех, что мне открыты. Однако был один старик, тоже маг, как и я, у которого я в молодости многому научился, – Бакенхонсу хорошо знал его. Он говорил мне, – потому что ему это открылось – что люди не живут только один раз, чтобы потом навеки уйти из жизни. Он сказал, что они живут много раз и во многих формах и образах, хотя и не всегда в этом мире, и что каждая из жизней отделена от другой стеной тьмы.
– Но если это так, какой толк в жизнях, которые мы не помним, когда смерть закрывает дверь за каждой из них?
– В конце концов двери могут открыться, принц, и мы увидим всю анфиладу, через которую прошли, от самого начала до самого конца.
– Наша религия, Ки, учит нас, что после смерти мы вечно будем жить в нашей собственной плоти, которую мы обретаем в день Воскресения. А вечность, не имея конца, не может иметь и начала – это круг. Поэтому если верно одно, то есть – что мы продолжаем жить, то, очевидно, должно быть верно и другое, то есть, что мы всегда жили.
– Ты хорошо рассуждаешь, принц. В старые времена, еще до того, как жрецы заключили человеческую мысль в каменные блоки и построили на них святилища для тысячи богов, многие считали такое рассуждение правильным, ибо тогда они считали, что есть только один бог.
– Как считают эти израильтяне, которых я собираюсь посетить. Что ты скажешь об их боге, Ки?
– Что он и наши боги – одно и то же, принц. В глазах людей бог имеет много лиц, и каждый клянется, что тот бог, которого видит он, – единственный истинный бог. Однако они ошибаются, ибо все боги – истинны.
– А может быть, ложны, Ки, – разве что даже ложь есть часть истины. Ну, ладно. Ты сказал мне о двух опасностях: одна угрожает моему телу, другая – сердцу. Может быть, твоей мудрости открыта еще какая-нибудь третья?
– Да, принц. Третья опасность в том, что эта поездка может в конце концов стоить тебе трона.
– Если я умру, я, конечно, потеряю трон.
– Нет, принц, – если ты будешь жить.
– Даже если так, Ки, я мог бы, думаю, вынести жизнь, занимая и более скромное место, чем трон. Другое дело, вынесла ли бы такую жизнь ее высочество. Так ты говоришь, что, если я поеду в страну Гошен, фараоном буду не я, а другой.