Луна моего сердца
Шрифт:
За такую честность и отсутствие гордыни экономка хвалила меня больше, чем я того заслуживала, потому что высокомерная леди внутри меня просто ждала своего часа, чтобы отыграться за униженное положение по всей форме. И желательно на том, кто и был в нём виновен. На моём хозяине.
Я не видела его уже два дня, но оборотень не оставлял моих мыслей днём и снов ночью. При свете солнца я дрожала от страха от одного упоминания его имени, а, лежа в кровати, перед тем, как забыться, пыталась представить, что я почувствую, когда он обнимет меня. А если вместо самой скупой ласки, меня
В ответ на мои расспросы Боана улыбалась и говорила, что он неприметно скоро появится. В очередной раз, когда я ходила за экономкой с блокнотом в руках, и как прилежная ученица записывала все её распоряжения, она попыталась выяснить моё мнение насчёт нашего хозяина. Я отвечала односложно и неохотно, и распорядительница, оглядевшись по сторонам и убедившись, что нас не подслушивают, взяла меня за руку и сказала:
— Вы, госпожа, не обижайтесь на меня, лучше сами поразмыслите, когда окажитесь одна. Я уверена, что при вашем благоразумии, вы придёте к тем же выводам, что и я.
Боана замялась, а потом продолжила, глядя в глаза и всё так же не отпуская моей руки:
— Попытайтесь понравиться хозяину. Как женщина. Возможно, если он возьмёт вас под своё покровительство, жизнь здесь покажется вам вполне приятной.
— Под своё покровительство?! — хмыкнула я и отняла руку. — Теперь это так называется? Почему я должна предлагать себя совершенно незнакомому человеку?
Я, конечно, знала причину, но решила проверить: уж не одна ли это из “добровольных” помощниц, милостиво выделенных для шпионки-любовницы Советом.
— Потому что иначе вас ждёт смерть. А, может, и вашего ребёночка.
— У меня нет детей! — отрезала я, поджав губы.
Сейчас она либо откроет свои намерения, либо снова замолчит. Так ли проста стоящая передо мной женщина, старающаяся копировать одежду людоволков и во всем им угождать?
— Так ведь будут. Вас для этого и привезли. А станете дерзить хозяину, он отправит вас на обряд Плодородия. Вы же сами, наверняка, слышали, что это значит.
Боана так строго посмотрела на меня снизу вверх, что я почувствовала себя гораздо меньше её по росту, опыту, знаниям и уму.
— Как знаете, госпожа. Я просто хотела вам помочь, но если это лишнее, простите глупую женщину, которая лезет не в свои дела.
Экономка чуть заметно кивнула и поспешила покинуть тесный переход между крылом для прислуги и кухней. Я осталась одна и побрела назад, желая только одного: поскорее запереться наверху, в своей комнате и не входить оттуда, пока не решиться моя судьба.
На очередном повороте я столкнулась нос к носу с Сильвией, той самой худой, как жердь строгой и молчаливой служанкой, с вечно поджатыми губам, которая в мой первый вечер здесь подавала в гостиную чай. Она чуть заметно склонила голову, однако я успела заметить на её лице злобную ухмылку, от которой по коже забегали мурашки.
Я почувствовала себя в безопасности, только когда добралась до своей комнаты, расположенной отдельно от прочих, в небольшом закутке, который устроен так, что если не знать о нём, то запросто пройдёшь мимо и не заметишь. Но и здесь меня ждал сюрприз.
Дверь была не заперта, хотя я точно помнила, что закрывала её ключом, весь день висевшим вместе с прочими на связке, крепящейся к поясу. Первая мысль, которая пришла мне в голову, испугала и одновременно обрадовала: кто кроме оборотня имел доступ ко всем помещениям? Значит, всё случится сейчас. Зато не придётся готовить отвар и можно не притворяться, изображая несуществующую страсть, а просто уступить силе и обстоятельствам. Слабое оправдание, но лучше, чем никакого. Прикрываться служением Родине я не собиралась, лицемерие было мне чуждо.
Вздохнув, я аккуратно, стараясь не скрипеть, повернула ручку и оказалась внутри. Тишина давила на уши, во рту пересохло.
— Кто здесь? — выдавила я из себя, не отходя от двери, чтобы в случае опасности быстро покинуть комнату. Хозяин дома не стал бы прятаться от своей рабыни. Значит, меня посетил кто-то иной, явно с дурными намерениями! Иначе зачем вообще скрываться?
Ответа я не дождалась и решилась на отчаянный шаг: пройти и самой отыскать незваного гостя или следы его недавнего пребывания. С первого взгляда всё было как и прежде, в ванной я тоже никого не обнаружила.
Только перевела дух, и взгляд коснулся письменного стола, за которым я обычно по поручению Боаны проводила подсчёты расхода хозяйственного мыла и прочих банных принадлежностей во всём доме. На гладкой тёмной поверхности белел прямоугольник письма, запечатанного в конверт.
Его оставили строго посредине гладкой полированной столешницы, будто автор послания совсем не торопился, а наоборот, был вызывающе аккуратен.
Я осторожно взяла белокипенный конверт и повертела в руках, страшась заглядывать внутрь незапечатанной тайны. Гадать, кто оставил это послание, можно было весь остаток дня. От конверта пахло розаном — дешёвой ароматической водой, продающейся на местных рынках и способной маскировать запах пота.
Внутри на дорогой бумаге, которой пользовался хозяин дома, были написаны неровным женским почерком две строчки. Буквы плясали перед глазами, тот, кто писал, явно делал это с трудом, не заботясь о каллиграфии:
“Немедленно переходи к выполнению плана. Завтра вечером хозяин будет дома. Один. Действуй!”
Глава 10
Мне сделалось страшно, ужас холодной и склизкой змеёй залез под платье. Мурашки, как живые существа, бегали по спине и груди, заставляя дрожать руки, держащие послание анонима.
Я не боялась неведомого соучастника или его угроз, которыми дышало письмо-приказ. Страшило иное: неотвратимость и близость события, ради которого я и приехала сюда. Раньше я старалась не думать о нём, справедливо полагая, что этот день ещё не скоро, а может, ему и вовсе не суждено будет настать.
Но больше откладывать было нельзя, а я пока не представляла, как добиться того, чтобы этот грубый оборотень с презрительным взглядом смог обратить на меня внимание. Конечно, если не брать во внимание план с зельем. Как бы мне ни хотелось найти другой выход, я понимала: его не существует, и времени на раздумья больше нет.