Луна в кармане
Шрифт:
последние сплетни и делились новостями все жители города, поэтому, если вам не хотелось,
чтобы о ваших делах знали посторонние, говорить тут следовало тише, а еще лучше –
повременить с рассказами совсем. В Колби я была всего несколько недель, но уже поняла, как
делать не стоит.
Однажды я в очередной раз пришла на почту, чтобы по просьбе Миры забрать счета, и, пока
возилась с бесконечно заедавшим замком на нашем ящичке, невольно прислушалась к разговору
двух
– Ну, ты же слышала, что о ней говорят, - сказала одна их них. Краем глаза я увидела женщину
средних лет, она стояла, прислонившись к стене.
– Мне передали пару слухов, - ответила другая, явно желая, чтобы собеседница продолжала свой
рассказ. Ее лица я не видела, она стояла спиной ко мне.
– Это никакой не секрет,- заявила первая, листая почтовый каталог. – В смысле, все тут в курсе.
Я опустила голову, коснувшись лбом холодного почтового ящика. Мое лицо залилось краской, мне
казалось, что я снова в школе, невольно слышу, как в раздевалке Кэролайн Давейс рассказывает
всем девчонкам, что моя мама пообещала заплатить Чейзу Мерсеру, чтобы он согласился быть
моим парнем. Ужасное ощущение – и вот теперь оно снова нахлынуло на меня, накрыв волной
стыда с головы до ног. А ведь говорят даже не обо мне.
– Она была такой, еще когда сюда переехала, - произнесла первая женщина, - но сейчас все стало
еще хуже. С этим ее великом, а еще одежда, которую она носит… - по голову было ясно, что она
презрительно поморщилась. – Не говоря уже обо всем том мусоре, что она без конца таскает себе
домой. Можно подумать, она там строит город для таких же чудиков, как сама. Да она просто
позорит нас всех!
– Может, кому-нибудь стоит поговорить с ней об этом? – предположила вторая.
– Думаешь, я не пыталась? – сокрушенно вздохнула первая. – Но толку никакого! Она чокнутая, это
же ясно.
Я глубоко вдохнула. Да, они говорили не обо мне, но от этого легче не становилось, ведь они
обсуждали Миру! Я вспомнила, как она ехала на велосипеде, а волосы развевались у нее за
плечами, и снова покраснела.
– Не знаю, как Норм Карсвел мирится с тем, что его сын постоянно ошивается у ее дома. Одному
богу известно, что там происходит, я даже думать об этом не хочу.
– Сын Норма? Который футболист? Или баскетболист, его еще приглашали в сборную?
– Не-ет, - протянула первая, - я про самого младшего. Совсем от рук отбился, родители ума не
приложат, что с ним делать – парень ни во что не играет, отрастил волосы, мне вообще кажется,
что он наркоман.
– А, этот. Он выглядит довольно милым. Недавно приходил
все очки, какие там были, сказал, что собирает их.
– У него куча проблем, - уверенно заявила первая. – Хотя у Миры Спаркс дела не лучше. Я уже
поняла, что она так и закончит свои дни в этом своем доме на отшибе, будет сходить с ума все
больше и больше и становиться толще и толще…
Вторая собеседница не удержалась от смеха, а, отсмеявшись, подхватила:
– …и все это – в доме, заваленном старым барахлом. Ох, боже, - она снова фыркнула, - это так
печально.
– Ну, это ее выбор, – философски изрекла первая.
Даже не глядя на этих женщин и не зная их лично, я уже возненавидела их обеих. Всю жизнь я
терпеть не могла тех, кто говорит о других за спиной. Я привыкла к оскорблениям в лицо и к
разным обидным прозвищам, но сплетничать, когда человек не слышит тебя – это самая большая
низость, на какую только можно быть способным.
Я отвернулась от ящика, справившись, наконец, с замком и достав почту, сунула счета в сумку и
уже собралась уходить, как вдруг услышала чьи-то приближающиеся шаги. Опустив взгляд, я
впервые увидела Большеголового ребенка.
Эту девочку я узнала с первого взгляда – невозможно было спутать ее с кем-то еще. Ей было года
два, на ней были белые сандалии и розовое платье, отделанное оборками. Светлые кудрявые
волосы были забраны в хвостик на макушке и завязаны розовой резинкой, и эта прическа делала
ее голову еще больше, если, конечно, такое вообще было возможно. Девочка стояла, вытаращив
на меня большие голубые глаза и приоткрыв рот, и комкала в ладонях край своей юбки.
Боже милостивый, подумала я. Мира была права – вот уж голова, так голова! Череп напоминал по
форме яйцо, а бледная кожа была так натянута, что казалась полупрозрачной. По сравнению с
огромной головой тело ребенка казалось неправдоподобно маленьким, почти кукольным.
Девочка пялилась на меня, как обычно делают маленькие дети, пока никто не объяснит им, что
это неприлично, а затем подняла руку и прикоснулась пухлым пальчиком к губам в том же месте,
где у меня был пирсинг. Мы стояли, разглядывая друг друга, словно были не в силах отвернуться.
Несколько мгновений спустя она сделала шаг назад, затем еще один – и вот уже побежала к
женщинам, стоявшим у окна оператора. Они уже собирались уходить, и та, что была выше, взяла
девочку за руку. У нее были те же голубые глаза и пышные кудрявые светлые волосы. Вот так я и
увидела ту самую Беа Уильямсон и ее дочь.