Лунатик(Случай)
Шрифт:
— Не то, душа моя! в роде кофейной; но так, чтоб ручку двигала вода; разница будет только в кулачном колесе, в валах, да в воронке, Воронка будет цилиндрическая, как самоварная труба; жернова будут чугунные и стоять вертикально; а лопаты совки, веретены…
Савелий Иванович не успел еще кончить своей речи, вдруг раздался на дворе звон почтового колокольчика. Все замолкли, прислушивались к звуку.
— Не братец ли? — вскричала Евгения, вспыхнув от одной этой мысли.
Вбежал слуга.
— От молодого барина денщик приехал! — произнес он, запыхаясь….
— Где, где? — вскричала Евгения, и бросилась в двери.
Савелий Иванович последовал
— Господи Боже мой! что это значит? Жив ли мой Полюшка? — повторяла помещица.
— Ах, матушка, успокойтесь! и В его ли лета умирать! Ваши родительские молитвы сохранят его и в беде, и в напасти!.. — повторяла Анфиса Гурьевна.
— Желательно знать, что бы значил этот нарочной? — повторял сам помещик, охая от боли в боку и перекладывая ногу на ногу.
Между тем, Евгения успела уже выбежать на крыльцо, вырвать письмо из рук Улана, обсыпать его вопросами на счет своего брата и, перебивая слова его вскрикивать:
— Ранен! как ранен? когда, кто его ранил? для чего?… Едет сюда? Ах, братец едет сюда! какое счастие?… С кем говорить ты? — с Юрьегорским? — Кто это такой?… Офицер? Зачем же он едет?… Также ранен? ах, бедной! — Простой же, постой, постой, пойдем к маменьке, сам расскажи ей!..
И вот Евгения вбежала в комнату, и бросилась к матери и с словами: братец едет! обняла ее, отдала письмо, торопливо вырвала его опять из рук её, распечатала, развернула и вложив в руки матери, стала у ней за стулом и начала читать вслух.
Письмо заключало тоже, что Евгения выспросила у Улана; между прочим, Поль рекомендовал отцу и матери Аврелия Юрьегорского, своего друга и сослуживца, и просил принять его ласково и приветливо.
Обычная тишина в доме снова нарушилась. Евгения сама вызвалась убирать комнату для приезда своего брата и его друга. Суетилась, бегала, сама надевала бахромчатые чехлы на подушки, устанавливала вещи в порядок, приколола булавочками к обоям рисунки своей работы: Европу, Азию, Африку и Америку, l’innocence, la belle Espagnole, четыре времени года в лицах, и тьму других голов и изображений. В уверенности, что братец и гость его любят чтение, уставила она стол книгами, которые наскоро выбрала из домашней библиотеки, по хорошему переплету; тут попали:
Евфемион, или юноша образующий сердце свое похвальными и достоянными подражания примерами…
Любовный лексикон.
Любовная Школа, или подробное изъяснение всех степеней и таинств любовной науки. — М. в. Ун. Тип. 1791 года.
Смеющийся Демокрит, или поле честных увеселений, с поруганием меланхолии, перев. с лат.
Подлинное известие о славнейшей крепости, называемой Склонность…. Георга Беккера. Пер. Б. М.
Между работой задала Евгения работу и Анфисе Гурьевне: гадать, какой мужчина приедет с братцем Полем? черноволосый или белокурый, с голубыми глазами, или с черными?
Между тем как Анфиса Гурьевна раскладывала карты и считала указательным пальцем правой руки по направлению к левой, от 1-го до 13-ти и обратно, задавая про себя вопросы: не жених ли трефовый король червонной даме, лежит ли подле него бубновая десятка, означающая богатство и червонная семерка — любовные мысли? — сама хозяйка распоряжалась о столе, приказывая прибавить к обеду вафли, а для десерта вынуть из чулана варенье и разложить на фарфоровые блюдечки. Слуги, служанки, всегда усердные — перед приездом гостей — участвовать в общих хлопотах и приготовлениях, толкать друг друга, метать друг другу, кричать друг на друга, спорить и готовить пир горой и разливанное море, подняв содом, перебили несколько тарелок, стаканов и рюмок и наконец выбежали к воротам глазеть на даль, в ожидании молодого барина.
Когда хлопоты были кончены, нетерпеливое чинное ожидание заняло всех. Принарядившись, все утихли, уселись по местам, и Евгения, подобно всем, утихла, и ее стали беспокоить мысли: кто этот друг брата? хорош ли собою, молод ли?
Вопрос, сделанный ей мамушками, нянюшками и горничными девушками: «кто ж это такой, сударыня, что едет с братцем? Уж не жениха ли он вам везет?» стало повторять и собственное её сердце; оно же стало понемногу делать логические выводы по соображениям и придумывать ответы. Верно братец не подружится с каким-нибудь уродом, или стариком. Верно у его друга также доброе сердце, как у него самого. Кого любит братец, того и я должна любить, потому что я люблю братца; а кто любит братца, тот должен любить и меня. Но… братец может любить меня только за доброе сердце; понравлюсь ли я его другу?
Последний вопрос, произнесенный в глубине души, обратился во вздох и вылетел из уст Евгении. Она вскочила с места, подбежала к зеркалу. Румянец играл на щеках её; быстрые черные глаза наполнились, как будто блистающими слезами, темные локоны волос отражали на себе свет дня, как полированные из черного мрамора. Счастливая наружность Евгении была одна из тех, которые никогда не стареют, в которых живость, нежность, румянец, белизна, приятность, вечны.
— Ко мне не пристало голубое платье! — вскричала она и побежала в свою комнату перебирать и примеривать снова другие свои платья.
III
Прошел час обеденный; на сельской колокольне ударили к вечерне, а ожидаемых гостей еще нет, вопреки словам передового, который сказал, что едут в след за ним. В кухне все пережарилось, перепеклось, переварилось и наконец простыло; а обедать никто и не думал, все сидели около Анфисы Гурьевны, которая гадала, что случилось с дорожными. Евгения присмирела; при малейшем стуке, или шуме на дворе, подбегала к окну и возвращалась к столику, упрашивая Анфису Гурьевну еще раз разложить карты. Уже смерклось; беспокойство возрастало с каждым мгновением, только Савелий Иванович, по-прежнему, спокойно пыхтел, похаживая с трубкою в руках по комнате, и строил в голове мельницу о бесконечном числе поставов, которая приводилась бы в движение совокупной силою ветров, воды и лошадей; тысячи жерновов работали уже в воображении изобретателя, огромная шестерня била такту, перебирая зубцы колес, мука лилась как поток по желобу; вдруг голос сестры перервал золотые мечты Савелия Ивановича.
— Братец, — сказала беспокойная помещица, — возьми дормез и поезжай на встречу к моему Полю. Не к добру заболело материнское сердце: не случилось ли чего с сыном!
— Поезжайте скорее, дядюшка! — вскричала и Евгения, бросившись на шею к Савелию Ивановичу. — Я сошью вам мешок на муку для вашей мельницы и подарю вам мою головную сеточку, помните, ту, которая, говорили вы, хороша для сита, очищать зерны….
В другое время предложение Евгении рассмешило бы всех, но тут оно было подтверждено самим помещиком, который обещал согласиться построить мельницу по плану Савелия Ивановича.