Лунная миля

Лихэйн Деннис

— Почему?

— Почему?Да потому что в девяносто восьмом как раз копы ее и похитили. Хелен наняла юриста, он засудил и копов, и их профсоюз, и муниципальные власти. Выбил из них три миллиона. Один прикарманил, а два достались Аманде — то есть ее доверительному фонду. Копы и к Хелен, и к Аманде, и вообще ко всему этому делу близко даже подходить боятся. Когда Хелен говорит им, что «с Амандой все в порядке, отвяжитесь», как ты думаешь, как они поступают?

— А с кем-нибудь из прессы ты не разговаривала?

— Разговаривала, —

сказала она. — Они тоже не хотят связываться.

— С чего бы?

Она пожала плечами:

— Видимо, есть темы поинтереснее.

Бред какой-то. Она явно чего-то недоговаривала, хотя чего именно, я понять не мог.

— И чем я могу помочь?

— Не знаю, — сказала она. — Чем?

Ветерок трепал ее седые волосы. Не было никакого сомнения, что она винит меня в том, что ее мужа подстрелили, а потом арестовали — пока он валялся на больничной койке. Однажды он вышел из дома, чтобы встретиться со мной в баре в Южном Бостоне. Оттуда попал в больницу. Из больницы — в КПЗ. А оттуда — в тюрьму. Вот как вышел в четверг вечером из дома, так до сих пор и не вернулся.

Беатрис смотрела на меня так, как смотрели монашки в начальной школе. Мне и тогда это не нравилось, и сейчас не понравилось.

— Беатрис, — сказал я. — Мне очень жаль, что твой муж похитил твою племянницу, потому что считал, что его сестра — не мать, а дерьмо.

— Считал?

— Ну, он все-таки ее похитил.

— Для ее же блага.

— Ага, ага. Может, тогда вообще позволим всем решать, что лучше для чужих детей, а? Почему бы и нет? Эй, детишки! Если у вас хреновые родители, милости просим к ближайшей станции метро. Мы всех вас отправим в Вонкавилл, где вы будете жить долго и счастливо.

— Все сказал?

— Хрена лысого. — Я чувствовал, как закипает долгие годы копившаяся внутри ярость, которую с каждым годом держать в себе все труднее. — Сколько лет меня с говном мешают за то, что я хорошо выполняю свою работу! Меня наняли, Беа, и я сделал что от меня требовалось.

— Бедняжка, — сказала она. — Никто тебя не понимает.

— И это тыменя наняла. Ты сказала: «Найди мою племянницу», и я ее нашел. Так что если хочешь винить меня и презрительно вскидывать брови — ради бога. Я все сделал правильно.

— И многие пострадали.

— Я им никакого вреда не причинил. Я нашел Аманду и вернул ее домой.

— Это так ты себя оправдываешь?

Я прижался спиной к стене и выдохнул — долгим, усталым выдохом. Засунул руку в карман и вытащил Магнитку.

— Беа, мне надо на работу. Рад был с тобой повидаться, извини, что ничем не могу помочь.

— Дело в деньгах, да? — спросила она.

— Что?

— Мы же так и не заплатили тебе за то, что ты ее нашел, но…

— Что? — удивился я. — Нет. К деньгам это никакого отношения не имеет.

— А что тогда?

— Слушай, — сказал я как можно мягче. — У меня, как и у всех после кризиса, дела идут хреново. Деньги для меня не главное, но работать забесплатно я себе сейчас позволить

не могу. К тому же сейчас я еду на собеседование к человеку, который, может быть,даст мне постоянную работу, так что и халтуру я взять тоже не смогу. Понимаешь?

— Хелен себе нового мужика нашла, — сказала она. — Сидел конечно же. Знаешь за что?

Я мотнул головой и попытался отмахнуться от нее.

— Изнасилование.

Двенадцать лет назад Аманду Маккриди похитили — ее дядя Лайонел с парой копов. Не с целью выкупа и не чтобы нанести ей вред, нет. Они всего лишь хотели найти ей семью и мать, которая не пила бы так, будто ей принадлежат акции ликероводочного завода, и не выбирала бы себе приятелей из каталога извращенцев. Когда я нашел Аманду, она жила с семейной парой, которая искренне ее любила. Они были готовы костьми лечь, чтобы обеспечить ей здоровую, стабильную и счастливую жизнь. Вместо этого они оказались в тюрьме, а Аманда — у Хелен. И это я ее вернул.

— С тебя должок, Патрик.

— Чего?

— Я говорю, с тебя должок.

Я снова почувствовал прилив ярости — тихое тик-тик,которое нарастало, превращаясь в гул тамтамов. Я правильно поступил. Я знал, что правильно поступил. Без всяких сомнений. Вместо сомнений была эта ярость — мутная, бессмысленная, растущая все последние двенадцать лет. Я засунул руки в карманы — чтобы не врезать кулаком по белой стене с наклеенной на нее картой метро.

— Я ничего тебе не должен. Я не должен ничего ни тебе, ни Хелен, ни Лайонелу.

— А что насчет Аманды? Ей ты тоже ничего не должен? — Она вытянула руку, почти прижав друг к другу большой и указательный пальцы. — Ничуточки?

— Нет, — сказал я. — До свидания, Беа.

И направился к турникетам.

— А про него ты так и не спросил.

Я остановился. Засунул руки еще глубже в карманы. Сделал глубокий вдох. Обернулся к ней.

Она переступила с левой ноги на правую.

— Про Лайонела. Он уже должен был выйти, знаешь? Он же нормальный человек, не бандит. Юрист сказал, если он признает себя виновным, ему дадут двенадцать лет и он выйдет через шесть. В этом он не соврал — двенадцать ему и дали.

Она шагнула ко мне. Остановилась. Сделала два шага назад. Между нами текла толпа, некоторые прохожие недовольно на нас поглядывали.

— Его там лупят почем зря. И не только, но он об этом не рассказывает. Ему там не место. Он же хороший человек, понимаешь? Она отступила еще на шаг. — Он ввязался в драку — один парень хотел у него что-то отнять, а Лайонел… он же здоровяк, и он этого парня покалечил. И теперь ему придется отсидеть весь срок, и уже не так много осталось, но пошли разговоры, что на него хотят еще что-то повесить, если он не согласится стучать. Федералы требуют, чтобы он им помог прижать какую-то банду, которая таскает в тюрьму наркоту. И они сказали, если он им не поможет, они ему статью поменяют. А мы думали, что он выйдет через шесть лет.