Лунная радуга
Шрифт:
Год назад тетрадь называлась просто — «дневник», хотя дневником в общеупотребительном смысле она не была. Скорее была каталогом всяческих проявлений уродства, которое он притащил в себе из глубин Внеземелья, и в конечном итоге вполне заслуживала названия «Черная книга». Тайком от мены он заносил в эту книгу все свои «ненормальности». И даже пытался как-то классифицировать их. Он полагал, что здесь, на Земле, дела пойдут по-другому и «ненормальностей» будет меньше. Лелеял надежду, что в земных условиях все это постепенно заглохнет. Зря он надеялся. Дела пошли не так, как он ожидал. Скверно, в общем, пошли дела…
Он захлопнул тетрадь, сжал зубы до боли в скулах. Сегодняшний блеск в гардеробной его
Блеск на ладонях он видел и раньше. Впервые — после десанта на Умбриэль, где едва не отморозил руки из-за неисправности обогревательных элементов в перчатках скафандра. Помнится, уже тогда он правильно увязал появление блеска с действием холода и к низким температурам стал относиться с опаской. Впрочем, ему там пришлось ко многому относиться с опаской. Было в Пространстве кое-что и похлестче… Стоп! Что было, то было. С тем, что было, покончено. И больше не будет. Но здесь…
Может, плюнуть на все и шагнуть наконец к мудрецам с учеными степенями? Помогите, дескать, инвалидствующему герою Внеземелья избавиться от… сам-не-знаю-чего. Сразу услышат. Обрадуются. Налетят со всех континентов. На каком-нибудь острове воздвигнут в честь твоего уродства целый научно-исследовательский комплекс НЕЗНАМЧЕГО, окружат тебя частоколом шприцов, пушками микроскопов, блоками анализаторов, прихлопнут колпаком с проводами, и превратишься ты из несчастного инвалида в лабораторную колбу с «восхитительно феноменальными свойствами». И тебе не останется ничего другого, кроме как верить во всемогущество какого-нибудь лысого институтского корифея с величественными жестами и невнятным произношением. А потом, этак лет через десять, когда его лаборантка наивно поделится радостной вестью, что корифею в конце концов удалось вытяжку из твоих гормональных желез использовать для «регуляции половых признаков плодовой мушки дрозофилы», ты все поймешь к попытаешься оттуда удрать. Тебя, конечно, поймают я будут хором стыдить. Н-да…
Он открыл стол, отодвинул фальшивую стенку, швырнул тетрадь в сейф. Большим пальцем левой руки коснулся прозрачной пластинки замыкающего устройства. Пластинка брызнула светом, щелкнул замок. Надежный замок: открыть его мог только узор кожных бороздок пальца хозяина.
Ощущение странного неудобства усилилось. Нет, пожалуй, тетрадь была ни при чем… Откинувшись в кресле, Нортон с недоумением и неудовольствием стал искать другую причину.
Сидел он мягко, удобно, в привычном кресле, за привычным столом. Было тихо. На нем были удобные шорты, пестрая тенниска из очень приятного скользкого материала, серебристые и тоже очень удобные кеды. Воздух свеж, в меру насыщен цветочным запахом. Кабинет просторный — шестигранником — в виде беседки; залитые синим свечением стены и потолок декорированы узорами черной решетки, живописно увитой комнатной зеленью. Над головой уютно сияла линза светильника. С правой стороны решетки не было — там начинался песок скрытого темнотой океанского пляжа, а в отдалении стояла подсвеченная прожекторами группа высоких пальм; лучи прожекторов озаряли шевелящиеся в дюнах панцири: армия морских черепах выползала из прибрежных вод, оставляя на песке ребристые борозды, похожие на следы вездеходов, — черепаший десант захватывал плацдарм для кладки яиц. Нортон поднялся. Ощущение неудобства переходило в тревогу… Он резко повернул регулятор громкости — в комнату ворвался грохот океанского прибоя. Тяжелые волны звучно дробились о невидимые в темноте гребня барьерного рифа и, шурша, накатывались на песок. Нортон выключил звук Повел головой из стороны в сторону, словно принюхивался. Распахнул кабинетную дверь. У порога стоял Голиаф — пес-полукровка с внешностью пойнтера: висячие уши, пятнистые (черное с белым) бока.
На террасе царила предутренняя мгла. Томно пахли цветы неизвестных Нортону редких растений, фигурная лужа декоративного бассейна как зеркало отражала чуть посветлевшее небо. Все остальное тонуло в подсиненной полутьме, и нормальный глаз человека различал бы здесь только неясные пятна, силуэты и контуры. Нортон мог бы читать здесь газету. Встревоженно озираясь, он побродил между стойками, несущими раму шатрового тента. Перепрыгнул узкий участок бассейна и, растолкав по пути плетеные кресла-качалки, замер у борта восточного края террасы.
Где-то далеко занималась рассветная полоса: ее едва было видно сквозь плотный ряд пирамидальных тополей, стоящих у соседней виллы. Нортон смотрел на восток. Сосредоточиться мешали какие-то звуки. Он оглянулся. Источником звуков был Голиаф — пес лакал из бассейна. В зеркале воды дрожало отражение мраморной чащи. Нортон еще раз внимательно посмотрел на частокол тополей и направился к центру террасы, где возвышался стеклянный футляр над колодцем подъемника. Проходя мимо чащи, взглянул на торчащий из нее пышный куст — предмет садоводческого тщеславия жены, сказочно прекрасная синяя роза…
Видеотектор висел на стенке футляра подъемника. Нортон поднял прозрачную полусферу. Секунду поколебался и набрал индекс виллы соседей. Замерцал экран.
— Один момент!.. — откликнулся голос, до которому трудно было сразу понять, кто говорит — женщина или мужчина.
Экран оставался пустым.
— Да, слушаю.
Нортон знал, чей это голос. Поморщился.
— Пригласите Бена. Или Эллен. Если они, конечно, не спят.
— Бен, к сожалению, в отъезде. Эллен, к сожалению…
— Алло! — завопил женский голос. На экране возникло красивое, но заплаканное лицо подруги Сильвии Эллен. — Ты, Дэвид? Почему я не вижу тебя?
— Здесь довольно темно.
— Я сама хотела связаться с тобой. Только что. Бегаю как сумасшедшая, реву и не знаю, что делать. Ник!.. — Остальные слова утонули в рыданиях.
— Что. — Ник? — резко спросил Нортон.
— Я проснулась, — заговорила, давясь слезами, Эллен, — вышла в летний холл, где любит спать Ник, и увидела, что… что его там нет!.. Я обегала весь дом, обегала сад, звала, кричала. Мальчишка как в воду канул! Вот только что Гед меня «обрадовал»: Ник угнал элекар!
— Чей элекар?
— Гед приехал вчера и бросил свою колымагу на садовой аллее… знаешь ведь ты братца моего мужа! Поленился загнать в гараж! Вот Ник и… Видно, шорох скатов меня разбудил. Мой элекар не заряжен, Вен в отъезде, и мы тут совсем без колес. Собиралась вызвать тебя и дежурного по охране порядка, но ты меня опередил. А мальчик где-то сейчас…
— Куда он мог?… Перестань наконец реветь!
— Да откуда ж мне знать?! Просто взял и угнал!..
— Восьмилетние мальчишки элекары просто не угоняют — у мальчишек возраста Ника всегда есть дела. Он куда-нибудь вообще собирался? Чем твой малыш забивал себе голову последние дни?
— Аквалангом.
— Что?
— Гед обещал ему акваланг. Привез. Особая модель… ну, специально для детей. И съемочная камера такая… пузатая, для воды. — Всхлипывая, Эллен произносила слова машинально, как в трансе. — Вчера они полдня возились в бассейне — снимали друг друга. Слышала, Гед говорил малышу, что скоро возьмет его на какие-то Северные озера. Сочинял, будто бы в каждом из них можно увидеть чудовище — вроде морского Змея. Ник, разумеется…
Она внезапно исчезла с экрана. Нортон знал почему. Когда появилась опять, лицо ее было страшным.