Лунная радуга
Шрифт:
В глубине вакуум-створа шевелились лиловые, красные я голубые огни светосигналов ожившего катера. Через подошвы Андрей ощутил слабое сотрясение палубы и шагнул навстречу драккару. Шага от края было довольно, чтобы цикады помех разом умолкли. Тишина в шлемофоне. Голос Мефа:
— Замечательно, шкип, теперь у тебя не фонит. Гомера стираю я разрешаю вспомнить что-нибудь из Омара Хайяма.
— Значит, газовый метеорит… — вслух подумал Андрей. — К Хайяму, впрочем, это не имеет отношения.
— Неважно. Пароль принят на борт, можешь командовать катером. Кстати, я до предела заправил его сжиженной атмосферой. На случай, если ты возымеешь окоту…
— Не возымею, — перебил Андрей. Он понимал: идею Мефа вывести катер на летные испытания надо подавить в зародыше. Пока не поздно. Влипнешь в аварийную ситуацию на этой груде музейного металлолома — сраму не оберешься. Смеху на весь косм» флот. — Кэп, фары у него в порядке?
Свет
— КА-девять, — позвал Андрей. — Контакт. Подойди.
Катер сменял голубые огни на зеленые, повернул в сторону человека раковины лидаров и стал приближаться, равномерно и плавно перебирая голенастыми ступоходами. Палубу слегка потряхивало.
— Стоп! — тихо приказал Андрей.
«Казаранг» послушно остановился.
— Подними передние ноги.
«Казаранг» откачнулся назад и, точно лошадь, вставшая на дыбы, приподнял передние ступоходы.
— Хорошо, опусти.
Андрей похлопал машину рукой по коленным шарнирам. «Еще попрыгает, — подумал он. — Утиль, конечно, но еще попрыгает».
— Ты доволен? — В голосе Мефа скрытое торжество.
— Чем?
— Ну, в общем… Его поведением.
— Да, у него хорошая реакция на голос… Даже геккоринги ступоходов в порядке. И если летные качества будут не хуже, то…
— Надежная машина, шкип. Может быть, я слегка старомоден, но «Казаранга» считаю самой удачной моделью малого катера.
Андрей облизнул подсушенные кислородом губы. Этот «слегка» старомодный рыбак знает, вуза забрасывать удочку. Чувствует, до какой степени надоело эксперту две недели топтаться среди орбитального хлама, и предлагает прогулку на отнюдь не «слегка» старомодном драккаре. Серьезный соблазн, леший его подери… Мышцы, подыгрывая воображению, сами собой напряглись и с профессиональным автоматизмом «сбутафорили» типовую динамику схода с орбиты я форсированного реверс-маневра для беспосадочного разворота над планетоидом. Эксперту экспертово, пилоту пилотово. Желание оказаться в кабине драккара было настолько мучительным, что пришлось на минуту крепко зажмурить глаза.
Ладно, потерпим. Тринадцать суток терпел. На борту «Байкала» все станет на свои места. Еще перетерпеть каких-нибудь трое суток… А на «Байкале» перетерпеть беседу с Копаевым. От специального разговора с функционером МУКБОПа никуда, понятно, не денешься. Вернее — с функционерами, потому что на этом дело не остановится. Теперь даже ему, наивному эксперту, ясно: Международное управление космической безопасности прицепилось к «Анарде» и ее капитану не зря…
Его наивность была беспредельной: за одиннадцать дней спокойной рабств бок о бок с Аганном он успел привыкнуть к мысли, что мрачные сведения Аверьяна Копаева являют собой результат каких-то тяжелых ошибок почтенного ведомства. Меф не вписывался в компанию легендарных экзотов. Человек как человек. С хорошими манерами, вежлив, любезен, уравновешен. Словом, таков, каким был всегда. В тесных и до предела запущенных интерьерах «Анарды» ничего примечательного тоже не обнаружилось. Ни «черных следов», ни разбитых экранов. Ни тем более гипотетических призраков, скупой информацией о которых Аверьян достал его на прощание в спину, точно булыжником.
Да, он поверил Копаеву и в первые дни, осваиваясь на борту «Анарды», наивно был озадачен тем, что на танкере ничего экзотического не происходят. Потом привык к размеренному ритму суток, я нервное напряжение стало ослабевать. Работа, отдых, сон, еда. Возня с документами. Осмотр устарелого оборудования в запыленном и душном чреве ужасно изношенного «кашалота», вечерние посиделки у электрокамина в салоне (единственный, кроме кают, уголок, где Мефу удавалось поддерживать чистоту), неторопливые беседы за ужином. Кстати, про Оберон и «Лунную радугу» Меф, как и прежде, не обмолвился ни единым словом. До утра не засиживались, ровно за чае до полуночи желали друг другу приятного сна и разбредались по своим каютам. Постель, тишина я всякие разные мысля. Тоска по «Байкалу»… Убаюканный десятисуточным однообразием, позавчера утром он вдруг осознал, что навязанная ему разведывательная миссия провалилась с треском. Он подумал об этом почти равнодушно, без удовольствия и без шин злорадства. Но зато ощутил себя так, словно выбрался на прямую тягу после изнурительного контрметеоритного маневра. С другой стороны, было немного досадно за своего земляка. По вине каких-то оболтусов из оперативно-следственных отделов МУКБОПа земляк сел в лужу сам и едва не усадил рядом с собой доверчивого пилота. Самая опасная разновидность паники — это когда паника выползает из отделов службы безопасности… Днем он еще острее почувствовал, как смертельно здесь ему все надоело. Ближе к вечеру, правда, случился маленький праздник — «Титан-главный»
Сон не был приятным. Таких странных снов он отродясь не видывал. Он проснулся и долго таращил глаза в темноту. Грань между сном я явью была неестественно зыбкой, и заме розово светящиеся цифры на часовом табло касались достоверной деталью жуткого сновидения. Без двадцати минут полночь… Он натянул на себя одеяло, заснул я снова проснулся в тревоге. Снялось одно и то же: будто бы рядом с постелью стоят какие-то двое и с молчаливым упорством каменных идолов смотрят на него, спящего. Во мраке он их не видит, но чувствует холод массивных фигур и неподвижность зрачков… Утомленный диковинным сновидением, он включил разноцветный фонтан ночника. Походил по каюте, остановился у двери. В чем дело? Нервы, что ли, шалят?… Не прибегая к услугам пневматики, мускульным усилием рук раздвинул дверные створки. После отбоя в коридоре парит полумрак — до утра ничего здесь не светится, кроме синих полос по краям дорожки (контур зоны искусственной гравитации), и красное дерево стен выглядят глянцево-черным. Повернув голову вправо, он замер: на подсвеченном через открытую дверь капитанской каюты участке стены коридора как на красном экране дергалась тень многорукого пианиста… Зашипела пневматика — створки двери освещенной каюты захлопнулись. Тишина. Давящая тишина и мертвенная синева дорожки…
Определение «многорукий пианист» пришло ему в голову несколько позже, а в тот момент он просто ничего не понял. В каюту капитана «Анарды» вошел Некто (хотя кто здесь может войти в каюту Аганна, кроме Аганна?!). Тень на стене (а силуэт коренастой фигуры был достаточно четким) вполне могла принадлежать Аганну, если бы… если бы не одна ошеломительно-бредовая особенность: фигура имела две пары рук. Разведенные в стороны руки извивались я дергались… Вот, по сути, и все, что он увидел. Эпизод какого-то непонятного полуночного действа, неслышимо-бурный пассаж в четыре руки на невидимом фортепиано… Он приблизился к двери капитанской каюты и уж было решился нажать кнопку вызова, но вспомнил наставления Копаева: «Пройди мимо и сделай вид, будто ничего особенного не заметил». Делать вид было не перед кем. Чувствуя сухость во рту, он побрел по коридору обратно — мимо своей каюты, мимо кают отсутствующего экипажа, — отодвинул дверь кухонного отсека и, перешагнув, угодил босой ногой в холодную лужицу. Вспыхнул свет. Зеркальная стена отразила среди белоснежного кухонного оборудования загорелый торс эксперта в голубых плавках. Вид у эксперта был неприглядный — волосы в беспорядке, с лица еще не сошло выражение недоумения и брезгливого неудовольствия.
Потягивая ледяной березовый сок, он обратил внимание на лужу возле одного из холодильных боксов. Тронул кнопку — дверная крышка, чмокнув уплотнителем стыковочного паза, съехала в сторону. Бокал с березовым соком едва не выскользнул из руки: на полу морозильника стояли ботинки Аганна… Он окинул взглядом заросшие снежной шубой стены, заиндевелые «лапы» бездействующих фиксаторов я снова уставился на капитанскую обувь. Добротные, но просто кошмарные по расцветке ботинки: оранжевый верх, красная с белым рантом подошва, золотистые бляхи. Обувь в холодильнике — бессмыслица, но тем более дико смотрелись на плотном снегу рядом с ботинками талые отпечатки босых ступне. А на заснеженных стенах — отпечатки ладоней… Он ущипнул себя за уже. Ковырнул пальцем стыковочный паз: там, ему показалось, застрял какой-то блестящий лоскут. Но это был не лоскут. Это было… Черт знает что это было! Оно потянулось за пальцем: сверкающее, липкое я, подобно паутине, почти не осязаемое!.. С внезапностью проблеска молнии пришло озарение: в апокалипсическом перечне свойств, присущих экзотам, Копаев упоминал о некой ртутно-блестящей субстанции, которую кожа экзота выделяет под воздействием низких температур. «Стоит поплавать в ледяной воде или сильно продрогнуть…» Концы с концами вроде бы сходятся: холодильник — следы босых ног на снегу