Лунное стекло
Шрифт:
Нэгаши с непонятным именем сидел метрах в ста на другом участке подоконника и бездумно смотрел куда-то в пространство. Край галактики (а Земля-n находилась на краю «пояса жизни») был на звезды беден, смотреть особенно не на что. При их приближении он повернулся, и им обоим показалось, что в движении его мелькнул испуг – да, точно, самый настоящий испуг; если у тебя раньше была метаморфоза нэгаши, то это рефлекторное движение плечами ни с чем не спутаешь…
– Привет, – Ит коротко улыбнулся, не разжимая губ, – показывать зубы у большинства подрас нэгаши
Нэгаши склонил голову к правому плечу.
– Вы врачи из госпиталя внизу, – уверенно сказал он на всеобщем. Очень хорошем всеобщем, надо признать. Причем правильном, вообще без акцента – а это значит, что они тогда угадали верно, нэгаши менял себе гортань, чтобы лучше общаться с чужими расами. – Да, я узнал вас. А что вы тут делаете?
– Врачи тоже иногда болеют, – Скрипач опустил глаза. – Это была не наша ошибка и не ранение. Несчастный случай со всей командой.
– Сожалею, – нэгаши тоже опустил голову. – Это нехорошо.
– Плохо, – кивнул Ит.
Он поневоле принюхивался, но запаха почему-то не ощущал. Странно…
– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался Скрипач, присаживаясь рядом.
– Мне не на что жаловаться, – нэгаши отвернулся. – У меня ничего не болит, и я уже умею ходить. Все хорошо.
Скрипач кивнул. Другого ответа они и не ожидали – жаловаться у нэгаши было не принято. Не у всех, но у этой подрасы точно не принято. Он и в «Вереске» не жаловался, надо признать. Испугался – да. Огорчился, когда понял, что произошло – тоже да. Но ни одного слова о том, насколько ему плохо, или жалобы они тогда не услышали. И сейчас, разумеется, тоже.
– Врачи говорили вам о дальнейших перспективах? – Ит сел рядом со Скрипачом.
– Две возможности. Первая – вернуться домой и восстановить тело там… полностью. Вторая – какое-то время поработать так, как есть.
– И что вы решили? – участливо спросил Скрипач.
Странный какой-то нэгаши, надо признать. Ит недоуменно посмотрел на Скрипача, тот едва заметно пожал плечами. Восстановить тело? Это стоит чертову уйму денег, а нэгаши вообще-то наймит, и откуда бы у него такая сумма?
– Скорее всего, я буду работать таким, какой я сейчас, – нэгаши повернулся к ним. Красивый: точеная голова, изящная длинная шея, серо-желтые глаза, чешуя тоже серая и не жесткая, как у большинства подвидов, а мягкая – помнится, Илья удивлялся, не видел таких раньше. – Я проиграл спор… с отцом. Мне лучше не возвращаться в таком виде домой.
– Почему? – Ит покачал головой. – Если есть возможность восстановиться, ее нужно использовать.
– Если я вернусь, он будет очень рад тому, что оказался в моем отношении прав, – нэгаши снова отвернулся. – Я бы не хотел доставлять ему эту радость. Тем более, есть возможность…
Он не договорил, смолк. Уставился невидящим взглядом в окно.
– Какая возможность? – поинтересовался Скрипач.
– Если прав окажусь все-таки я, у меня будет возможность восстановить тело. Но не на его деньги, а на свои.
– А о чем вы поспорили? – Ит тоже посмотрел в окно. Через портал сети Ойтмана проходил боевой сапорт Официальной службы: черное сигарообразное тело корабля выплывало из огненного кольца, по корпусу пробегали неяркие зеленые сполохи.
– О… – нэгаши усмехнулся. – Он сказал – Баспейрел, твои выводы ошибочны. Официальная никогда не сможет выиграть. Ее попытки что-то переломить обречены на провал. Посмотри сам: если конклав или конгломерат слишком велики, она отступается. Она не отступается, возразил я, она работает и с ними тоже, потому что Контроль на ее стороне, и Контроль все равно корректирует миры, какому бы конклаву или конгломерату они не принадлежали. Официальная и сейчас выиграет, сказал я. Он… он дал понять, что не ценит моих слов, они для него ничего не весят. Он сказал, что в Официальной работают только подонки, а я сказал, что подонки не смогли бы работать с Контролем, потому что Контроль богоподобен. Я понимаю, что вам это неинтересно, но…
– Наоборот, очень интересно, – поддержал нэгаши Ит. – Для нас это – взгляд изнутри, мы ведь больше двух лет вообще ни с кем толком не общались.
– Ну правильно, вы ведь из рабов, – пожал плечами нэгаши.
– Из кого? – опешил Скрипач.
– Конклав, на корабле которого мы находимся, это рабы, – объяснил нэгаши. – Или я не совсем правильно перевел? Можно иначе. Должники. Не такое негативное слово.
– И кому мы… должники? – осторожно спросил Скрипач.
– Официальной службе, – в голосе нэгаши звучало недоумение. – Официальная спасла конклав от серьезной внешней угрозы, и теперь он расплачивается за эту услугу. Только и всего.
– От какой угрозы? – Ит нахмурился.
– Отец рассказывал, это было много лет назад. Дни, когда рухнуло небо и пришли черные люди. Вы, наверное, родились позже. Я тоже родился позже, но отец помнит это время. Погибали целые планеты, приходили чужие корабли и жгли все подряд.
– Реакция Блэки, – пробормотал Ит. – Лихо…
– Простите, что? – не понял нэгаши.
– Мы поняли, о чем вы говорите, Баспейрел, – улыбнулся Скрипач. – Да, мы знаем, что было это время. Спасибо, что пояснили.
Нэгаши тоже улыбнулся.
– Я пошел работать в Официальную службу, потому что это единственная организация во Вселенной, которая меняет ее к лучшему, – он совсем по-человечески вздохнул. – Отец сказал, что для меня это добром не кончится. И он… да, он оказался прав. Но я не хочу бросать все на полдороге. Я буду работать дальше. Потом, когда завершится нынешняя операция, я получу достаточно денег, чтобы восстановить тело. Или займу в официальной положение, которое позволит мне иметь доступ к нормальной страховке. Понимаете?
Ит и Скрипач синхронно кивнули, а затем Ит как бы невзначай спросил:
– И что это за операция такая? Мы-то врачи подневольные, кого дали, того и лечим, – он усмехнулся, – но интересно же. А у нас… ну, в общем, в Санкт-Рене не принято информировать младший персонал вообще ни о чем.
– Вы иоанниты?
– Угу. Есть миссия – нас привозят, мы работаем.
– А остальное время?
– Ну, иногда летаем домой, к родителям, а чаще живем, где поселят. Учимся и молимся.
Ох, Скрипач, ну ты и болтолог. Хорошо быть гермо – можно скостить себе лет двести пятьдесят возраста, и никто не поймет, что ты соврал. Разве что другой рауф… да и то совсем не факт, что догадается.