Лунные бабочки
Шрифт:
— Ну, — зловеще пообещал майор, перед тем как захлопнуть дверь, — я так им и передам.
— Козел, — процедил сквозь зубы в сторону закрывшейся двери подполковник Абрамкин и, взяв в руки шахматную доску, предложил Радецкому: — Партийку на дорожку, кореш?
— Не хочу, — равнодушно отказался Радецкий. — Ты тоже собирайся, в Москву со мной полетишь, а там выкручивайся как знаешь, Кремль рядом будет. Эй, мамки! — крикнул Радецкий пригорюнившимся Рогонянам. — Кто-нибудь радио включите.
Роберт, вскочив, повернул колесико пластмассовой коробки, и в камере зазвучал голос ведущей «Новостей» радио «Россия»: «…полет на Юпитер. А теперь послушайте сводку погоды».
— Выключи, — махнул рукой Роберту Радецкий, с интересом глядя на вновь распахнувшуюся дверь.
— Радецкий, — на этот раз пришел старший смены контролеров, прапорщик Шевчук, — и Абрамкин, с вещами на выход, в Москву полетите в наручниках. — Он хмыкнул
Глава четырнадцатая
Даже шум волн, накатывающихся на берег, стал другим. Впрочем, как и сам берег, как и бескрайнее пространство степи, наполненное сочным и высоким разнотравьем…
По команде командира группы разведчики «Рыси» демаскировались и собрались на шоссейной дороге, ведущей в Нахапетово из Ростова. Самого села не было. Шоссе, будто наткнувшись на стеклянную стену, обрывалось на вершине взгорка, за которым раньше открывался вид на Нахапетово, сейчас на его месте был небольшой, в размер села, оазис невиданной для этого времени природы. Вскоре на дороге, со стороны Ростова, показался рейсовый автобус, и с той же стороны, но только над автобусом стал виден вертолет. Через две минуты он приземлился на обочине, дверца отодвинулась, и разведчики увидели начальника тренировочного лагеря, в котором базировалась группа. Он махал рукой, показывая, чтобы разведчики быстро загружались, и бойцы, пригибаясь под воздушными струями от вращающегося винта, устремились на посадку как раз в тот момент, когда автобус, въехав на вершину пологого взгорка и нервно затормозив, замер. Командир группы на ходу оглянулся, он шел позади всех, и усмехнулся, впервые в жизни увидев, что даже от автобуса может исходить недоумение. Командир задвинул за собой дверь, вертолет, вздрогнув, оторвался от земли, набрал высоту и умчался в сторону Ростова, оставив растерянный автобус и высыпавших из него пассажиров, бывших жителей бывшего Нахапетова, стоять на пригорке и смотреть, как на месте их бывшего села то и дело выскакивает волчица с детенышами и, натолкнувшись на незнакомые запахи и скудость простора, вновь скрывается в зарослях.
Нахапетово среди нового ландшафта было похоже на пластиковую бутылку из-под пепси-колы в руках у Тараса Бульбы во время встречи с сыновьями, то есть абсолютно неестественно. Теперь море окружало село с двух сторон, плавни куда-то исчезли, а степь ни в чем не уступала простором морю. Бригадир Жаров, собиравшийся проверить, как идет заготовка камышовых матов для теплиц, вдруг почувствовал в себе гораздо большую ответственность перед семьей, селом и миром, чем минуту назад. Ему это стало понятным сразу же после того, как он увидел изменившийся облик степи, вплотную подступившей к изгороди его огорода. Вид степи мгновенно выдернул из его подсознания память тысячи поколений землепашцев, стоящих за древним родом Жаровых, и возродил остроту инстинктивного знания. Неизвестно почему, но бригадир Жаров знал, что степь стала дикой и опасной и оттуда уже никогда не вынырнет «Волга» или джип с начальством из Ростова, ибо в самом воздухе и шуме моря было что-то такое, что отрицало напрочь подлое могущество больших городов.
Жаров вышел со двора и увидел, что на улицы села высыпали все нахапетовцы, все инстинктивно избегали насыщенного жизнью и молодой силой простора, окружающего село. От крайних домов к центру Нахапетова поспешно стекались люди, легковые и грузовые автомобили, стоящие возле некоторых домов, почему-то стали неприятны и враждебны для глаза. Начальник засолочного цеха Нечитайло стоял возле палатки местного коммерсанта Валентина Скобко и с недоумением смотрел на небо. Жаров тоже взглянул ввысь и вздрогнул от восхищения: по небу, к только им известной цели, летели несколько десятков лебединых стай…
Малышка и Улыбчивый при виде гостей лишь встали по бокам колыбели и, склонив головы, замерли, безоговорочно приняв главенствующее положение пришедших, ибо увидели в них то, что они так любили, чем восхищались и чего не понимали в своем сыне — равнодушную доброту Бога…
А на глубине 670 километров, в пространстве хорузлита-лунита, в это же самое время элохимы стали вбирать в себя информацию от лазурного ламы, элохима седьмой агностической степени спирального знания Рими, воплотившегося в обыкновенном ребенке статик-раба на поверхности Земли в тот момент, когда в него внедрились «лунные бабочки» и превратили в самого необыкновенного ребенка Земли. Понадобилось совсем немного внутреннего времени, наполняющего хорузлито-лунит, чтобы оно сгустилось и приняло твердый облик защиты, блокируя зеркально-бирюзовые потоки информации, стекающейся со всей Земли в контурно-чистый мир элохимов. Бирюзовость хорузлита немного поблекла, даже посерела. В это же мгновение всем людям на поверхности Земли стало неинтересно видеть себя в зеркале, любители искусства и искусствоведы обратили внимание на то, что из слова «зеркало» исчез магнетизм метафоры, и великие произведения, пришедшие к авторам из зеркальной параллельности в виде гениального вдохновения, вдруг угасли и ничего, кроме пренебрежительного недоумения, не вызывали у современников, писари от искусства сразу же стали переиначивать эти произведения на свой лад и заявлять, что именно они дали новую жизнь падшему величию. Все вдруг стало усредненным и пошлым. И в это же мгновение все кошки земного шара одновременно, на одной волне и ноте, произнесли «муррр» и, потеряв интерес к людям, стали более таинственными и самостоятельными, а сами элохимы почувствовали себя статик-рабами, ибо лазурный лама Рими не передавал, а втягивал в себя знания элохимной субстанции планетарного облака Рааай, то есть стал информатором «лунных бабочек». Но настоящий ужас испытали демиурги, люди полной луны, — в это мгновение в их семияичном огненном мире Ада впервые за миллионы лет на оболочках оссанов возник и вновь исчез иней…
Осознание своего бессилия перед всесилием говорит не о слабости, а о мудрости и силе. Лазурный лама Рими подчинился аолитному лаоэру и этим подчинением расширил свои и без того огромные возможности. Как только он перевел свое видение вселенских подтекстов в глаза ребенка, ставшего его плотской временной сутью, он почувствовал, как начала меняться его структура лазурности, и так как его понятие мира было великим, он понял, что попал в пространство системного Абсолюта, в котором присутствовала зона неведения. Рими впервые за свое миллионнолетнее существование ощутил, что где-то совсем рядом с Землей, предположительно на Юпитере, кто-то взглянул в белое зеркало, и понял, что он уже не лазурный лама седьмой агностической степени спирального знания, а гарж октома, что на языке элохимов означает «шедший из Рааая».
— Вы сейчас в 956 году, — сказал Слава Савоев Улыбчивому. — Вокруг села простирается царство хазар за несколько лет до своего исчезновения, постарайтесь осознать это.
Слава Савоев видел, как два статик-раба, великолепно оснащенные для жизни, боя и времени, с трудом пытаются найти в себе умение подчиниться его словам.
— И что мы должны делать в 956 году? — неожиданно легко приняла Малышка главенство пришедших.
— Я сейчас объясню, — улыбнулся Слава Савоев…
И раздался звук, и звук имел цвет — сиренево-бликующий. Многообразная любовь, лепестковая нежность Смерти, родина теплой и непрерывной радости, счастье неповторяющегося осуществления, молитвенный восторг узнавания и поток грустного, желанного и надежного обожания обрушились на Улыбчивого и Малышку. Они развернули в себе просторы звездно-галактических систем и грандэрусные постулаты первообраза. И снова раздался звук, и звук имел цвет черный. Малышка и Улыбчивый вернулись на круги своя, точно зная, что им нужно вырастить своего сына здесь, в Хазарском царстве 956 года, а затем вновь, день в день, час в час, минута в минуту, вернуться в XXI век, в день, когда исчезло Нахапетово. А здесь, в Хазарии, через десять лет они должны узнать от хазара Зеведея, дзога современности, тайную причину Великой Катастрофы. Они знали, что лаоэр Арчибальд Соукс вместе с экспедицией статик-рабов и в качестве статик-раба полетит на Юпитер, где находится зона неведения Абсолюта, лаоэры не могли проникнуть туда иначе. Малышка и Улыбчивый знали, что лаоэры, Слава Савоев и Стефан Искра, будут стараться понять Черного Будду-Антихриста, ибо и он находится в зоне неведения Абсолюта, а лаоэры не понимали, как применить к нему свое могущество. «Солнечные убийцы» знали, что они будут справляться с жизнью в 956 году и далее собственными силами, ибо все должно быть естественным и не порабощенным звездным всезнанием, поэтому лаоэр их сына все это время, пока тело и оставшийся в нем гарж октом растут, будет находиться в срединном государстве околохорузлитного мира, так как оно тоже находится в зоне неведения Абсолюта.
Судя по всему, — наконец-то смирился и Улыбчивый, — наш сын — Бог.
Слава Савоев вновь улыбнулся. Статик-раб не спрашивал, а констатировал.
— Да, — добродушно вмешался в разговор Арчибальд Соукс. — И поверьте, это очень трудно.
— Мы тебя знаем, — вдруг повернулась Малышка к Стефану Искре. — Ты наш брат, но сейчас ты почему-то стал нашим Богом, и мы согласны видеть тебя таким же, как наш сын. Любимый, — она обратилась к Улыбчивому, — мы с тобой родили Бога, следовательно, — и обвела рукой стоящих в ряд у колыбели аолиэтных лаоэров — Славу Савоева, Стефана Искру и Арчибальда Соукса, — это наши сыновья.