Лунные часы (Сказка для взрослых пионерского возраста)
Шрифт:
И я трясся в своём Опеле, когда ехал на работу — служить уже даже не машинам, а нулям в личном капитале, которые мне преумножали мои автосалоны. И Петрова боялась оставаться дома одна или гулять во дворе с собакой — время от времени кого-нибудь по соседству пристреливали то через окно, то на прогулке. И я у себя в офисе трясся за Петрову. Она ведь вовсе не открыла секрет вечной молодости, — просто делала пластические операции за большие деньги. Дома у нас всё время толклись массажистки, косметологи и маникюрши, Петрова и их боялась, и овладевала ею понемногу Тоска Зелёная. Или Матушка Лень одолевала, — тогда Петрова целыми днями валялась в постели, жевала шоколад и толстела, а потом приходил хирург и отрезал от неё лишние куски. Операций своих бедная
В общем, «Одному бублик, а другому — дырка от бублика — это и есть демократическая республика», — как говорил Маяковский. С деньгами ты пан, а без них — пропал, — это мы поняли сразу же, когда стали выяснять, что стало с нашими родителями, с нашим домом, с друзьями. Но никак не верилось, что мы теперь действительно в реальном времени, в историческом процессе, то есть попали «назад в историю». Что те дополнительные полчаса, что нам подарила Истина, на земле обернулись тридцатью годами. А из-за того, что мы так и не успели вернуть нашей стране Тайну, Советский Союз и вправду снова захватили буржуи, и заставляют теперь всех жить по своим волчьим законам. Всё хотелось считать, что мы по-прежнему на Куличках, — пусть в самом страшном и непроходимом царстве, но всё ещё можно исправить. И вернуться в ту палатку в горах над морем, где назавтра нас ждали несколько чудесных дней внизу, на турбазе, и вся замечательная жизнь впереди…
В общем, дома нашего на улице Весенней вообще не было, — будто корова языком слизнула. Будто приснился нам с Петровой этот новенький дом-башня, двор с детским садом, песочницей и хоккейной площадкой, где наши родители получили квартиры, когда поженились. Теперь там была платная автостоянка. Никак не верилось, что его действительно взорвали чеченские террористы, среди которых была даже немолодая женщина по имени Малика, которая до сих пор в розыске. На компьютерном фото эта террористка действительно походила на нашу Малику, и мужа её звали Керим — он погиб ещё в Афганистане. Была, оказывается, и там война, пока мы спали в царстве Лени. А потом буржуи развязали другую войну — уже на самом Кавказе, из-за чеченской нефти, где у этой Малики погибли трое детей и мать. И тогда она стала снайпершей и террористкой, перекрасилась блондинкой и приехала в Москву, чтобы взорвать наш дом.
И всё же не хотелось верить, что это наша Малика — при чём тут мирные люди, старики, дети? Или всё-таки «при чём»?
Правда, наши с Петровой родители тогда здесь уже не жили, потому что уехали искать свои «древности» за границу — здесь их научные раскопки уже никто не финансировал. А потом родители и вовсе туда переселились, только присылали нам поздравительные музыкальные открытки — в дни рождения и на новый год.
Называлось это «утечка мозгов».
Нашу «великолепную семёрку» мне удалось почти всю разыскать, но лучше бы я этого не делал. Янис из Даугавпилса со мной разговаривать не захотел, сказав, что я — оккупант, что у него теперь «открылись глаза». Сообщил, что с большим удовлетворением участвовал в уничтожении советского локатора на их ныне суверенной территории, а теперь собирается вступать в НАТО. И вообще всех русских «в гробу видал». Я в ответ заявил, что мало их, «псов-рыцарей», топили наши в Чудском озере. В общем, обменялись.
Василь с Карпат и Кристина из Львова тоже собирались в НАТО, а я в ответ решил, что пора и мне переходить с автомобилей на ракетоносцы. Объединиться с Олесем из Белоруссии, который стал физиком-атомщиком и ярым антинатовцем, а также с китайскими и северокорейскими братьями, с Саддамом Хуссейном и с Фиделем Кастро — и вперёд! Я не ожидал, что могу так разозлиться и что могут друзья в одно мгновение стать тебе заклятыми
В общем, совсем не нравилось мне это царство, которое друзей делало врагами, где у всех «хата с краю», а зимой снегу не выпросишь, где «гони монету, или меня нету». Где убивают время на тусовках и в сомнительных заведениях, ведут лицемерные «разговоры в пользу бедных», а бедные в результате «кладут зубы на полку». Где называют чёрное — белым, и умные едят объедки.
Где «все на одного, один на всех».
Однако постепенно мы стали привыкать к такой жизни и перестали задумываться, на Куличках оно или «в истории» — какая, в общем-то, разница, если ничего нельзя поделать? Надо просто жить, как все, раз уж так получилось и не знаешь, как отсюда выбраться.
Но чем более мы привыкали, тем сильней тосковали иногда о чуде, — чтоб появилась, как тогда, в нашей темнице Правда и вывела за руки в то лето 72-го. Где наши палатки, горит костёр, где плещется внизу море, в котором отражаются огоньки белого курортного города и прогулочных катеров, где встаёт из-за горы полная луна, а мы, дети разных народов, уписываем из общего котелка кашу с тушонкой и поём про звезду Альтаир. Где впереди перед школой ещё несколько замечательных дней отдыха на турбазе и вся замечательная жизнь.
В общем, вывела бы в «Светлое Будущее». Мы тогда не совсем представляли, что это такое — просто знали, что будем спокойно, дружно и счастливо жить в нашей огромной и «самой-самой» стране, где мы «повсюду дома». Где Качалкин с Янисом будут создавать для всех «самые-самые» самолёты, Керим из Казахстана — строить города-сады в Заполярье, Тимур из Душанбе прославит смтрану на мировых музыкальных конкурсах, а примкнувшая к нам Петрова придумает для человечества средство от старости…
Но Правда и не думала появляться. Вкалывать приходилось всё больше, чтобы одолеть конкурента Сидорова, придумывать всё новые рекламные ухищрения для покупателей. Всё чаще приходилось иметь дело с горами документов и бумажными нулями на личном счету. Чем больше нулей, тем лучше. Почему «лучше», я не знал, потому что всё меньше оставалось свободы, здоровья и желания этой свободой пользоваться. Всё меньше оставалось времени жить, я лысел и старел, и непонятно было, что в старости-то с этими нулями делать? Когда совсем отпадёт охота «вдоль по Африке гулять, фиги-финики срывать», обменивая нули на деньги — нуль, он ведь и в Африке нуль.
Но, как и все вокруг, как и Сидоров, остановиться я уже не мог и переводил свою жизнь в эти нескончаемые нули.
В общем, приехали. То нулям служи, то трясись от страха, что их потеряешь, сохни от тоски зелёной из-за постылой этой жизни… А сбежать можно лишь в объятия матушки Лени вслед за Петровой, где я целыми днями лишь ел и спал и не мог себя заставить даже глаза открыть и поговорить по сотовому о неотложных делах. А Сидоров потирал руки и меня объезжал. Потом сам Сидоров от переутомления впадал в депрессию, а я просыпался и объезжал его.
Время от времени мы устраивали разборки — с ним и другими конкурентами, а потом я и Сидоров решили объединиться в концерн, чтобы прочих конкурентов задушить, владеть ситуацией и ценами на рынке.
Но едва вроде бы уладилось с Сидоровым, — Петрова захандрила. Забросила свои помады-наряды, перестала ходить на тусовки и тягаться со Стакашкиной. О чём-то часами думала, молча сидя у камина, а потом попросила у нашей горничной-завуча Марии Петровны длинную чёрную юбку, повязала платок и отправилась на исповедь в церковь. Пришла домой заплаканная, а назавтра уехала в монастырь к какому-то святому старцу. Оттуда вернулась спокойная, даже повеселевшая, попросила у меня прощения, что меня всю жизнь пилила, и поведала, что старец повторил ей сказанное Правдой. Мол, Правда не знает Тайны, она знает лишь, что дважды два — четыре, и другие не требующие доказательств факты, поэтому нечего нам её ждать и искать, а искать надо Истину, — только Истина знает Тайну и может нас спасти.