Лунные грезы
Шрифт:
– Оставить Париж, всех моих друзей, чтобы жить с тобой в Богом забытой глуши, на краю света? Да ты спятил! Иди к отцу, скажи, что передумал!
Она с таким презрением произнесла эти слова, что я потерял голову. Глумиться над моей заветной мечтой! Я схватил ее за плечи… и изо всех сил стал трясти. И в ее зачарованном взгляде, кроме страха, блеснуло явное удовлетворение. Девушка вырвалась и отскочила, торжествующе сверкнув глазами.
– В таком случае убирайся! – вызывающе улыбнулась она и издевательски бросила вслед: – Но ты еще вернешься!
Той ночью я возвратился в
Но это еще не конец рассказа. Глядя на знакомый пейзаж моего детства, я вдруг понял, что все изменилось и я смотрю на окружающее равнодушным взором чужака. Ее слова звенели в мозгу, повторяясь снова и снова, как заезженная пластинка, преследовали меня:
– Ты вернешься, вернешься, вернешься…
Утром я получил бумаги, подтверждающие права наследования, но ноги отказывались нести меня домой. Что, если этот голос вторгнется и в тихие комнаты моего единственного убежища? Я и без того уже чувствовал, как мои убеждения и принципы рушатся как карточный домик. Я сгорал со стыда и ярости и все же… все же любил ее. И это было хуже всего.
К концу дня я уже знал, что должен делать. Да, я вернусь, но на этот раз поставлю дяде свои условия.
В кармане лежали документы на право владения землей и домом – гарантия моего будущего. Вечером я отправился в казино. Выигрыш следовал за выигрышем, и уже через несколько часов я стал богачом. Не знаю, что нашло на меня тогда. Безумие, темная страсть к саморазрушению. У меня было столько денег, что за всю жизнь не потратить, и все же этого оказалось мало. Мне нужно было еще больше, чтобы стереть воспоминания о ее голосе, улыбке, забыть, чем сделала меня эта любовь. Я продолжал играть, взвинчивая ставки, точно одержимый дьяволом. И к закрытию казино потерял все и к тому же залез в огромные долги. По горькой иронии судьбы меня не выставили лишь из уважения к имени дяди.
Я пошел на берег. Помню, что разглядывал собственные следы и наблюдал, как стирает их вода. Прилив наступал, черные волны вздымались над песком. Я ощущал странную пустоту. Конец. Дальше идти некуда. Мне даже стало как-то легче. Бешенство и страсти улеглись, осталось лишь оцепенение. Я, та самая сущность, которую создал Бог, больше не существовал. С невероятной ясностью я увидел, что натворил. Проиграл наследство, за которое боролся и умер отец, навсегда потерял возможность остаться в Аскади. И не стоит винить ни судьбу, ни несчастную любовь, ни равнодушных людей. Проклятие лежит на мне!
Я вошел в воду. Любовь выгорела во мне, но что-то, какие-то крохотные искорки добра и идеализма, жалкие остатки чести еще дотлевали. Я не буду покорно молить о милосердии, но и трусом меня не назовут. Неписаный кодекс благородного человека известен каждому: не обязательно гибнуть за любовь, но должника, покончившего с собой, никто не осудит.
Именно в тот миг, Коломбина, я и нашел твое послание. Несколько нот на клочке бумаги, принесенных мне случайной волной. Но оно сказало куда больше, чем любые слова. Голос в тишине, теплая рука в темноте. Оно говорило: ты не одинок. Еще есть надежда. И выбор. Всегда найдется выход.
Вот еще что. Когда я сидел там, на пустынном берегу, с твоей запиской в руках, во мне вдруг проснулось чувство долга. Я так глубоко погрузился в свое эгоистическое отчаяние, что забыл о бедах других. Но теперь в моей ладони лежал безмолвный крик… о чем? О помощи, признании, ободрении, дружбе… знак, что кто-то где-то уже успел познать горькое одиночество. И от меня зависит, ответить ли на этот крик. Но если не я, то кто?
Остальное, как говорится, уже не важно. Я все-таки вернулся. Дядя под давлением дочери согласился заплатить мои долги в обмен на обещание быть благоразумным и во всем ему подчиняться. Я принял предложенную мне должность в компании и оставил все помыслы о карьере композитора. Ничего не поделать. Я попал в яму, которую сам же и вырыл. Но, поверь, бремя благодарности – вещь ужасная. Именно поэтому я советовал тебе никогда не становиться ничьей иждивенкой. Не позволю тебе совершать те же ошибки.
Что касается кузины, она немедленно распознала перемены, которые во мне произошли. Я уже не был тем доверчивым деревенским простаком, полным фантазий и наивных амбиций. Равновесие сил нарушилось. В ответ на ее вопросы я просто улыбался и пожимал плечами. Объясняться не было смысла. Теперь я смотрел на нее другими глазами и видел ее истинное лицо. Наверное, лучшей невесты я не заслуживал.
Поэтому я принялся доказывать себе и всему миру, что прошлое больше меня не волнует. А будущее я покорю своей воле. И мне это удалось. С тех пор я не написал ни одной строчки на нотном листе и постарался навсегда задушить музыку, звучавшую в душе, но зато обнаружил, что равнодушие имеет свои преимущества. Ты никогда ничего не потеряешь ни в жизни, ни в любви, если станешь относиться ко всему, как к картонной игре. Возле меня было много прекрасных женщин. Я был добр и нежен, но сердце оставалось ледяным.
Мне пришлось смириться с одной печальной истиной: с того дня на пляже я знал, что тьма не в окружающем мире, а во мне самом. Я научился не доверять страсти. Лишь обладание имело для меня смысл.
Только встретив свою Коломбу, я понял, что жил как автомат, деля всех женщин на два лагеря – в одном ты – мое второе «я», родная душа, и все остальные, которых нельзя подпускать слишком близко. Я не распознал сначала своих чувств, но ты помогла мне увидеть, что живет во мне. Любовь.
Понимаешь, если первая любовь причиняет боль, то последняя – адские муки. И когда настает коней, кажется, что мир рушится. Но, думаю, я всегда знал, что ей не суждено стать моей, и никогда бы не отважился сказать ей то, в чем признаюсь тебе. Что-то – кажется, детская вера в чудеса, некая природная бездумная уверенность – было навек разрушено в ту ночь в Аскади. С тех пор я не доверял никому, а менее всего – себе.
Кроме тебя, моя Коломбина. Я ни разу не нарушил данного тебе обещания и лишь тебе был верен до конца. Ты видела меня с самой лучшей стороны и была избавлена от сарказма, ненависти, неудержимой вспыльчивости и вспышек гнева. В своих письмах к тебе я пытался быть именно таким, каким ты хотела меня видеть, – веселым, любящим Арлекином, беспечным спутником, окошком в прекрасный мир. Я невероятно наслаждался, вновь создавая свой потерянный рай для тебя, единственное развлечение, которое никогда мне не надоедало. Ты была моей реальностью, незнакомкой в ночи, верным другом, звеном между мной и мальчиком, которым я был когда-то, тем, кто хотел поймать луну.