Лунный бассейн. Металлическое чудовище (сборник)
Шрифт:
Только после полудня хватились, что Трокмартин исчез. Я признался капитану, что да, в самом деле, немного знаком с Трокмартином и встречался с ним вечером, но расстались мы довольно рано. Никому не пришло в голову усомниться в моих словах или допросить с пристрастием.
С чем это было связано?
Странность Трокмартина бросалась в глаза каждому, кто его видел, и служила предметом пересудов на корабле: его считали не вполне нормальным.
Меня слегка обескуражило такое впечатление, произведенное моим другом. И как нечто само собой разумеющееся предполагалось, что он мог упасть или выпрыгнуть с корабля прошлой ночью во время приступа.
В таком
По счастливой случайности я приобрел в Мельбурне почти все необходимые мне предметы, за исключением системы беккерелевских конденсоров, но это была самая существенная, принадлежность моего оборудования. Я продолжил поиски в Сиднее, и фортуна улыбнулась мне еще раз там я нашел фирму, где все эти предметы ожидались в ближайшие две недели с партией товаров, которая должна была поступить из Штатов. В ожидании их прибытия, я поселился в Сиднее и проводил все дни в полном одиночестве.
И тут я предвижу, что меня спросят, отчего же за все время столь долгого ожидания я не связался по телеграфу с Ассоциацией и не потребовал от нее помощи. Или же не обратился к своим коллегам из университетов Мельбурна и Сиднея. И наконец, почему я не собрал, как рассчитывал Трокмартин, небольшой отряд крепких парней, чтобы отправиться вместе с ними на Нан–Матал?
На первые два вопроса отвечу откровенно: я не посмел. И каждый человек, которому дорога ото научная репутация, поймет мою сдержанность и уклончивость в этом вопросе. История, рассказанная Трокмартином, события, свидетелем которых я стал — все это аномальные, неправдоподобные явления, лежащие за гранью научного понимания. Я мысленно поеживался, предчувствуя неизбежный скептицизм, возможно, насмешку… сверх того, я расковал нарваться на более серьезные подозрения. Все эти соображения заставили меня умолчать о том, что произошло на корабле. Да я и сам с трудом верил, что это произошло на самом деле! Как же я мог надеяться убедить других?
Что же касается третьего вопроса. Посудите сами, как я мог привести людей в место, сопряженное с такой опасностью, не поставив их предварительно в известность, что они там могут встретить; а стоило бы мне об этом лишь заикнуться, то..
Я оказался загнанным в угол. Возможно, кому–то покажется, что я просто струсил, ну, что ж, читайте дальше, и вы увидите, что я искупил свою вину, если она и была. Но совесть моя абсолютно чиста.
Прошли две недели я уже подходила к концу третья, а я все ждал, когда прибудет нужный мне корабль. Все это время я, с одной стороны, терзался мучительным беспокойством за судьбу Трокмартина, с отчаянием думая о том, что каждая минута промедления может оказаться решающей для его жизни, с другой стороны, мне не терпелось выяснить, на самом ли деле я видел то жутковато–восхитительное зрелище на лунной дорожке или же это были мои галлюцинации. Я находился буквально на грани безумия.
Но вот конденсоры в моих руках! Однако же прошло еще больше недели, прежде чем я добрался до Порт–Морсби, и там я проболтался еще целую неделю, пока наконец не очутился на борту «Суварны» и мы направились на север. Это небольшое парусное суденышко с запасным двигателем в пятьдесят лошадиных сил должно было доставить меня прямиком в Понапе, а затем на Нан–Матал.
«Брунгильду» мы заметили, когда до Каролинских островов оставалось что–то около пятисот миль. Ветер стих вскоре после того, как Новая Гвинея осталась у нас за кормой, но наша посудина даже при полном безветрии безотказно выдавала свои двенадцать узлов в час. Это почти примирило меня с тем, что издаваемое «Суварной» благоухание не имело ничего общего с яванским цветком, в честь которого она получила свое название.
Капитаном «Суварны» был маленький говорливый португалец — да Коста; его помощник, выходец из Кантона, на вид казался человеком долго и успешно занимавшимся пиратским промыслом; обязанности судового механика исполнял китаец с примесью малайской крови — один Бог знает, где он нахватался познаний в судовых двигателях, мне все время представлялось, что он просто преобразовал свои религиозные порывы в фанатическую преданность механическому божеству, созданному американцами. Шесть слуг из племени Тонга — огромного роста верзилы, беспрерывно стрекочущие на своем языке, завершали команду «Суварны».
Мы пересекли пролив Финшхафен–Хуон и вошли под защиту архипелага Бисмарка. Успешно преодолев лабиринт островков, «Суварна» выбралась на тысячемильный простор открытого океана, оставив далеко позади Нью–Ганновер, и теперь держала курс прямо на Нукуор на острове Монте–Верди. Пройдя Нукуор, мы должны были, если не произойдет ничего непредвиденного, достичь Понапе менее чем за шестьдесят часов.
Солнце уже клонилось к закату, и легкий ветерок, насыщенный пряными ароматами цветущего муската и других тропических растений, ненавязчиво подгонял яхту. Наше суденышко неторопливо покачивалось на зыбкой поверхности океана, как будто мягкие ладони великана осторожно приподнимали нас, мы так же осторожно соскальзывали вниз с голубой пологой горки и снова забирались наверх. Безмятежный покой океана убаюкал даже маленького португальца: капитан тихо дремал за рулем, ритмично раскачиваясь в такт размеренным движениям то поднимающегося, то опускающегося парусника.
Эту идиллию внезапно нарушил суматошный вопль тонганца, который, лениво растянувшись на носу судна, изображал из себя вахтенного: — Парус ехать право руля!
Да Коста, встрепенувшись, уставился в ту сторону, а я поднес к глазам бинокль. От встреченного судна нас отделяло не больше мили, и оно давно уже должно было находиться в пределах видимости недремлющего ока нашего часового.
Я увидел парусный шлюп приблизительно такого же размера, что и «Суварна», но без двигателя. Все паруса, включая спинакер, были подняты, чтобы использовать малейшее дуновение слабенького ветерка.
Я попытался прочесть название яхты, но парусник круто развернулся против движения, будто рулевой вдруг выпустил колесо из рук… а затем так же резко снова лег на прежний курс. Перед моими глазами оказалась корма. Там было написано: «Брунгильда».
Я перевел бинокль на человека, стоящего за рулем.
Ухватившись за ручки штурвала, он беспомощно повис на руле, навалившись на него всей тяжестью тела. Пока я разглядывал его, суденышко так же резко, как и в прошлый раз, крутанулось на месте.
Я видел, что рулевой поднял голову и судорожным движением рванул колесо.
Некоторое время он так и стоял, глядя прямо на нас бессмысленными, ничего не выражающими глазами, и затем, по–видимому, отключился от внешнего мира. Он походил на человека, который из последних сил борется, преодолевая страшную усталость. Я обвел биноклем палубу: никаких признаков жизни.
Обернувшись, я увидел изумленное лицо португальца, пристально разглядывающего яхту. Расстояние между нашими парусниками сократилось до полумили.