Лунный камень(ил. В.Высоцкого)
Шрифт:
«Страх опасности в десять тысяч раз страшнее самой опасности, видимой глазу, и мы находим, что бремя беспокойства гораздо больше того несчастья, которое нас тревожит».
У человека, который после этого не уверует в Робинзона Крузо, или недостает в мозгу винтика, или он отуманен самонадеянностью. Не стоит тратить на него доказательств, лучше сохранить их для человека с более доверчивой душой.
Я давно уже выкурил вторую трубку и все восхищался этой удивительной книгой, когда Пенелопа (подававшая чай) пришла ко мне с донесением из гостиной. Она оставила тараторок певшими дуэт – слова начинались с О, и музыка соответствовала словам. Она заметила, что миледи делала ошибки в висте,
Все проходит на этом свете, и даже успокоительное действие «Робинзона Крузо» прошло, когда Пенелопа меня наконец покинула. Я опять разволновался и решил обойти вокруг дома, прежде чем начнется дождь. Вместо того чтобы взять лакея, у которого был человеческий нос и, следовательно, бесполезный в каком-нибудь непредвиденном случае, я взял с собой ищейку. Можно было положиться на то, что уж ее-то нос почуял бы чужого. Мы обошли вокруг дома и вышли на дорогу; мы вернулись так, как и ушли, – ни с чем, не найдя нигде притаившегося человека. Я опять посадил собаку на цепь и, возвращаясь через кустарник, встретил наших двух джентльменов, выходивших ко мне из гостиной. Это были мистер Канди и мистер Годфри; они (как сообщила мне Пенелопа) все еще разговаривали между собой, тихо смеясь над какой-то забавной выдумкой. Я подивился тому, что эти два человека подружились, но, разумеется, прошел мимо, будто и не замечая их.
Прибытие экипажей как бы послужило началом к дождю. Он полил так, словно имел намерение лить всю ночь. За исключением доктора, которого ожидала открытая двуколка, все остальное общество очень удобно отправилось домой в каретах. Я высказал опасение мистеру Канди, как бы он не промок насквозь. Он же ответил мне, что удивляется, как это я дожил до своих лет и не знаю, что кожа доктора непромокаема. Он укатил под дождем, смеясь над своей шуточкой, и мы таким образом избавились от наших гостей. Теперь остается рассказать историю наступившей ночи.
Глава XI
Когда последний из гостей уехал, я вернулся в залу, где Самюэль у бокового столика готовил бренди с содовой водой. Миледи и мисс Рэчел пришли из гостиной в сопровождении обоих молодых джентльменов. Мистер Годфри выпил бренди с содовой водой, мистер Фрэнклин не стал ничего пить. Он сел; вид у него был смертельно усталый. Должно быть, разговор в этот торжественный день измучил его.
Миледи, повернувшаяся, чтоб пожелать нам спокойной ночи, пристально посмотрела на подарок нечестивого полковника, сверкавший на платье ее дочери.
– Рэчел, – сказала она, – куда ты положишь на ночь свой алмаз?
Мисс Рэчел находилась в самом веселом расположении духа, именно в таком расположении, когда хочется говорить пустяки и упорно отстаивать их, как нечто разумное, что вы, может быть, замечали в молодых девицах, когда нервы их возбуждены в конце дня, переполненного
– Душа моя, твой индийский шкафчик не запирается!
– Боже мой, мама! – вскричала мисс Рэчел. – Да разве мы в гостинице, разве у нас в доме есть воры?
Не обращая внимания на этот причудливый ответ, миледи пожелала джентльменам доброй ночи, потом повернулась к мисс Рэчел и поцеловала ее.
– Почему бы тебе не отдать на сохранение мне твой алмаз? – спросила она.
Мисс Рэчел приняла эти слова так, как приняла бы десять лет назад предложение расстаться с новой куклой. Миледи поняла, что ее в этот вечер не уговорить.
– Приходи ко мне утром, Рэчел, как только встанешь, – сказала она, – я тебе кое-что расскажу.
С этими словами миледи медленно вышла из комнаты, глубоко задумавшись, и, по всей вероятности, не очень довольная направлением, какое приняли ее мысли.
Вслед за нею простилась и мисс Рэчел. Сперва она пожала руку мистеру Годфри, который стоял на другом конце зала, разглядывая картину на стене. Потом вернулась к мистеру Фрэнклину, все еще молча и утомленно сидевшему в углу.
О чем они говорили между собой, я не могу сказать. Но, стоя возле большой дубовой рамы, в которую вделано зеркало, я увидел в нем, как она, прежде чем уйти спать, украдкой вынула из-за корсажа медальон, подаренный ей мистером Фрэнклином, и показала ему с улыбкой, конечно означавшей нечто не совсем обыкновенное. Это обстоятельство несколько поколебало мою прежнюю уверенность, и я начал думать, что, может быть, Пенелопа права насчет чувств ее барышни.
Как только мисс Рэчел перестала ослеплять его зрение, мистер Фрэнклин приметил и меня. Всегда переменчивый, он успел уже изменить свое мнение об индусах.
– Беттередж, – сказал он, – я почти готов допустить, что придал слишком большое значение словам мистера Мертуэта, когда мы разговаривали в саду. Как знать, не угостил ли он нас россказнями, которыми так любят щегольнуть путешественники? Неужели вы в самом деле намереваетесь спустить собак с цепи?
– Я сниму с них ошейники, сэр, – ответил я, – и дам им вволю побегать ночью, если они учуют чужой след.
– Ну хорошо, – сказал мистер Фрэнклин. – Завтра посмотрим, что нам делать дальше. Я вовсе не собираюсь пугать тетушку, Беттередж, без серьезной причины. Спокойной ночи!
Он казался таким утомленным и бледным, когда кивнул мне головой и взял свечу, чтобы идти наверх, что я осмелился посоветовать ему выпить на ночь бренди с содой. Мистер Годфри, подошедший к нам из другого конца комнаты, поддержал меня. Он самым дружеским образом стал уговаривать мистера Фрэнклина выпить чего-нибудь, прежде чем лечь спать.
Я упоминаю об этом обстоятельстве потому, что после всего виденного и слышанного мной в этот день мне было приятно заметить, что оба наши джентльмена по-прежнему находятся в хороших отношениях. Их словесная битва (слышанная Пенелопой в гостиной) и соперничество за благосклонность мисс Рэчел, по-видимому, не привели к серьезной размолвке. Но ведь оба они были хорошего характера и люди светские. А люди высокого звания имеют то достоинство, что никогда так не вздорят между собой, как люди незнатные.