Лунный камень мадам Ленорман

Лесина Екатерина

– Я скоро уеду, – сказала она, отводя взгляд.

– В общем, – Галка заговорила на второй день. Она устроилась в кухне, вытянула ноги, упираясь ступнями в старый шкафчик, который уж год как был определен под выселение на балкон, но на балконе не хватало места, а у Галкиного мужа все никак руки не доходили за тамошние завалы взяться. – Дело такое… ясное, и в то же время мутное.

– Какое?

– Машка! Такое, о котором ты меня узнать просила, – Галка поглаживала живот. Вообще беременности она переносила

легко, будто бы и вовсе не замечая своего интересного положения. – Про Мефодия своего будешь слушать?

Будет.

И Машка послушно села на табурет. А тот скрипнул и покачнулся. Кухню давно пора было бы заменить, ее еще мама покупала, когда Машка только-только родилась.

– В общем, дело закрыто. Самоубийство чистой воды, если верить заключению. Братец твоего Мефодия потреблял не только спиртное. Торчал он… – Галка дотянулась до хлебницы и, вытащив подсохший ломоть «Бородинского», сунула в рот. Жевала медленно, смачно. – Во всяком случае, в крови нашли не только алкоголь, но и наркотические вещества.

Иногда она переходила на этот канцелярский тон, но случалось подобное лишь в минуты волнений.

– Вот только… не похож он на наркомана. Чистенький. Руки, ноги… нос… там много фотографий имеется, не самых приятных.

Ну да, Машка небось на месте в обморок бы упала, а Галка – ничего, просмотрела и пересмотрела.

А Мефодий про наркотики не знал или побоялся рассказывать?

– Интересно, что господин этот, судя по свидетельствам родственников, пребывал в состоянии глубокой депрессии. И его неоднократно просили обратиться к специалисту. А он не обращался, а пил втихую. А потом, набравшись и закинувшись неслабой дозой, отправился гулять.

Галка жевала хлеб, а Машка ждала продолжения. Ведь будет же!

– И, догуляв до берега, решил искупаться. Нет, бывает такое с пьяницами. И с наркоманами. И я даже поверю, что в его затуманенных мозгах возникла подобная гениальная мысль, но… Машуль, одежда! Пьяный человек плохо себя контролирует. В воду он полезет, да… но вот снять и аккуратно сложить одежду… не верю. На рубашке-то мелкие пуговицы, которые расстегнули. Пиджак повесили. Брюки сложили так, чтобы не измялись.

– По привычке?

– Маш, ни одна привычка координацию не спасет. У него, может, желание и было бы, а вот возможности… ощущение, что заботливая мамочка складывала.

Софья Ильинична.

Заботливая мамочка, которая…

Что? Напоила бывшего любовника, подмешав в спиртное наркоты, а потом вывела на прогулку, помогла спуститься к воде, раздела и в воду столкнула?

Машкино беспокойное воображение рисовало ее, плотную, в очередном нелепом ярком наряде, стоящей на берегу. И ветер треплет подол платья, шевелит меховой воротник пальто – а Софья Ильинична не представлялась в пальто без меха – и гонит мелкую волну…

Но зачем?

Из любви

к сыну. Пожалуй, эта женщина готова пойти на все из любви к своему напрочь избалованному сыну. И если Кирилл угрожал… чем?

Ему надоело терпеть выходки Григория, и он хотел… отправить в закрытую школу? В ту же Англию, которая славится умением перевоспитывать сложных детей. Предстоящая разлука и понимание, что Гришеньке будет плохо без мамы… безумный мотив?

Вполне подходящий.

– Что, уже примеряешь роль на кого-то? – поинтересовалась Галка и попросила: – Дай молочка.

Она покупала детское, с трубочкой, которое пила медленно, отфыркиваясь, и эта Галкина привычка Машку всегда умиляла.

– Машуль, доказать все равно не выйдет, – сказала сестрица. – А вот нарваться – вполне. И этот твой… ты знаешь, что о нем говорят?

– Кто?

– Родственники покойной жены.

– Представляю.

– Рассказал, значит?

– Рассказал, – не стала отрицать Машка, удивляясь тому, что Галка не поленилась съездить и пообщаться с этими самыми родственниками. Нет, Машка знала, что сестра ее – человек целеустремленный и с собственным видением мира, но… вот чтобы настолько?

– Зачем, Галь?

– Ну… – отрицать очевидное она не стала. – Я ж по голосу слышу, что ты втюрилась.

– Кто, я?

– Ну не я же! – Галка нахмурилась. – И не надо отрицать! Нельзя врать сестре, Машуль.

Старая шутка, которая перестала быть смешной.

– У тебя голос меняется, когда ты о нем говоришь… и, Маш, мне это не нравится.

Машка вздохнула. Если голос… Галка утверждала, что голос – верная примета Машкиной влюбленности, хотя никаких особых изменений Машка в нем не наблюдала, может, просто слушать себя не умела?

– Галь, а ты им веришь? – Машка обняла себя, как делала всегда, когда чувствовала сомнения. – Родственникам этим?

– Сложно сказать. С одной стороны, она ведь и вправду утонула. С другой… мне соседи рассказали, что Мефодий твой…

– Не мой!

– Хорошо, не твой Мефодий жену любил. Баловал. И… родственникам квартиру отдал.

– Не только квартиру. Ему плохо было… они потребовали и…

Машка замолчала, не зная, может ли раскрыть чужую тайну. Да, Галка – самый близкий и дорогой человек, она не станет трепаться попусту, но ведь…

– Шоковое состояние, значит. И снова депрессия. Пил?

– Пил, – согласилась Машка.

– А теперь?

– Теперь нет.

– Хорошо, – Галка опять вздохнула и поднялась. – Маш, не ошибись! Ему, конечно, после смерти жены погано, а ты молоденькая, хорошенькая, но жалость – это еще не любовь.

Машка кивнула и сестру обняла. Все-таки хорошая та, пусть и строгая порой, сварливая, но все равно ведь – родная.

– Галь, а ты можешь еще кое-что глянуть…

– Подхалимка!