Лунный Пес
Шрифт:
Молодые собаки последними вошли в пещеру и сгрудились возле Четырехглазого, чтобы выслушать очередное поучительное повествование.
Собаки уже знали в общих чертах свою историю. Она состояла из двух частей, как и полагается истории. Первая часть ее терялась в тумане прошлого, в сумерках обкусанных и съеденных Лун. По ней выходило, что собаки поначалу состояли в близком родстве с волками, сильными, хищными зверями, которые, несмотря на явное сходство с собаками и даже похожие обычаи, в настоящее время почти не соприкасались с собаками и держали себя с ними отчужденно и высокомерно, словно стыдясь своей схожестью.
Они считали собак предателями, променявшими вольную жизнь на рабство у двуногих, или, как они еще назывались, у людей. Двуногое существо, человек, первым из четвероногих приучил собаку. Первые прирученные собаки поначалу даже радовались этому, считали себя почти что людьми. Они свысока посматривали на других животных, считали их намного ниже, ставили себя даже выше белого медведя, великана морских глубин кита, рогатого оленя, горного барана, а волков вообще презирали. Прирученные собаки в своей гордыне нередко даже огрызались на своего хозяина — на человека.
Двуногий, прямоходящий человек вообще был странным животным. По большому счету он не должен был существовать. Его кожа была лишена шерсти, и жировой слой такой тонкий, что он не выносил стужи. Для сохранения внутреннего тепла нуждался в шкурах, которые отнимал у других зверей, лишая их жизни. Одежда у человека состояла из нескольких слоев. Особого внимания требовали конечности — руки и ноги. На ноги летом напяливалась обувь, сшитая из кожи нерпы и лахтака, а зимой — из оленьего меха. Да еще в два слоя: внутренняя шерсть — к коже и внешняя — волосом наружу. Но этого ему было мало. Человек возводил жилище, вносил в него огонь, где было порой так жарко, что он раздевался донага, обнажая едва покрытые редким волосом гениталии.
Умение добывать огонь делало человека высшим существом.
А собаки служили ему средством быстрого передвижения по земной поверхности, так как человечья скорость была невелика, а долгий пеший путь истощал его до изнеможения. Они были как бы дополнительной физической силой ему. Люди не могли держаться на поверхности воды, быстро тонули, не умели подниматься в воздух и парить над землей. Детеныши у них рождались такими слабыми и беспомощными, что собакам надо было откусить почти двенадцать Лун, чтобы новорожденный пошел, в то время как олененок вставал уже после нескольких мгновений после того, как покидал материнское лоно, не говоря уже о самих собаках.
Словом, несмотря на огромное самомнение и важность, двуногий на самом деле был изначально мало приспособлен для жизни. Чего нельзя было у него отнять — так это ум. Человек был изобретателен в облегчении своего существования. Хотя такие простые вещи, как общение между разными племенами, у них часто наталкивалось на обоюдное непонимание. Эти двуногие, считавшие себя умнейшими и высшими существами, были разделены языковыми барьерами!
И еще: двуногие не могли превращаться в других существа. Они были обречены жить в одном и том же облике, и внешность их менялась только с возрастом.
Лунник уже все это знал, и это знание рождало жгучее любопытство, и эта жажда познания мира звала его за пределы каменных стен пещеры. Хотелось не только заглянуть за ту линию, где соприкасались небо и земля, куда уходили Луна и Солнце, где рождалась заря и умирал день. Порой молодой пес украдкой пробирался к входу и выглядывал наружу, ожидая увидеть нечто необычное, еще не познанное. С одной стороны, огромность и бесконечность мира давила, с другой — обладала неодолимым зовом, заманивала неизвестностью и обещанием удивительного.
Собаки лежали в пещере тесной кучей, так было теплее. Лунник чувствовал с двух сторон острый плотский запах вожделения, исходящий от двух молоденьких сук, которые соперничали между собой и старались привлечь его внимание. Одна из них начинала его лизать, нежно дотрагиваясь горячим шершавым языком до его морды, пушистых ушей, теплого живота, опускаясь все ниже, до промежности, где в меховом чехле покоилось кобелиное достоинство. Одного горячего дыхания, одного нежного прикосновения было достаточно, чтобы розовая палочка налилась горячей кровью, напряглась и показала свою красную головку.
Но Лунник сдерживал себя: он знал, что, если станет отцом, ему придется навсегда остаться в стае, заботиться о потомстве, добывать пропитание, охранять своих от нападения врагов: волков, росомах, лис и песцов, бурых медведей и даже ворон, которые могли заклевать новорожденных щенков. Он предчувствовал, что мгновение наслаждения быстро заменится равнодушием, и пламя страсти погаснет, оставив горстку пепла воспоминаний.
Мир был полон опасностей, но тем сильнее был зов познания.
Четырехглазый позвал Лунника и лизнул в морду. Он любил своего младшего сына и испытывал к нему особую собачью нежность.
— Ты почему отворачиваешься от сучек?
— Я не хочу жениться на собаке.
От удивления Четырехглазый широко зевнул, показав еще крепкие, но уже изрядно стертые желтые клыки.
— Но природой заведено так, что каждая порода живых существ продолжает себя через себе подобных, — заметил Вожак. — Ты не нерпа, не лахтак, не птица, не белый медведь, не морж… Или ты совсем не хочешь жениться?
— Когда-нибудь я женюсь, — ответил Лунник. — Но не на собаке.
— Чем тебе так не понравились наши молодые сучки? Гляди — они не сводят с тебя глаз, трутся около тебя, обволакивая запахом желания. Эх, будь я помоложе… А ты хорошо подумал?
— Завтра на рассвете, когда Луна еще раз будет обгрызана, — ответил Лунник, — я ухожу.
— Одинокий пес, — заметил Вожак, — рискует погибнуть еще в самом начале пути.
— Я воспользуюсь даром превращений, — уверенно ответил Лунник.
— Однако не забывай, что изначально ты — собака. И никогда не поддавайся соблазну превращения в человека. Это гибель для тебя. Оттуда уже нет возврата.
— Я всегда буду помнить о своем благородном происхождении, — гордо ответил Лунник.
Весть о том, что Лунник уходит из стаи, мгновенно распространилась среди собак, и больше всех опечалились молодые сучки, влюбленные в этого красивого, ладного, полного мужественной силы кобелька. Многие мысленно осудили его, но другие пожалели, что у них не хватает решимости так круто изменить жизнь.