Лунный Пес
Шрифт:
Лунник остановился на краю ледяного берега. Он сел на снег, поднял морду вверх и завыл. Послышался всплеск воды, и на поверхности подернутого морозным паром разводья показалась головка вынырнувшей из воды нерпы. Огромные блестящие глаза уставились на Лунника, и он услышал:
— Прыгай в воду!
Словно кто-то невидимый подтолкнул Лунника, и он бултыхнулся в воду, взвизгнув от испуга. Это был его последний собачий звук. Погрузившись с головой в толщу холодной воды, он увидел невообразимо нежный цвет, густеющий вниз до плотной синевы, а над собой светлый оттенок того же цвета и успел подумать о том, как прекрасен морской лед, если смотреть на него снизу. Лунник, как большинство четвероногих, имел врожденную способность к плаванию. Он стал изо всех сил бить по плотной холодной воде передними лапами и вдруг почувствовал, как эти лапы странно укоротились, стали широкими, превратились в настоящие ласты. Тело обрело необыкновенную легкость, плавучесть, и он уже без особых усилий всплыл на поверхность открытой воды. Рядом с собой он увидел блестящую головку нерпы и обращенные на него большие ясные глаза.
— Это я позвала тебя.
Лунник оглядел свои короткие и широкие ласты, покрытые блестящими волосами, и удивленно произнес:
— Значит, я превратился в нерпу?
— Да ты стал нерпой.
Лунник предполагал, что его превращения будут сопровождаться какими-то необычными ощущениями, возможно, страданиями и неудобствами, но превращение в нерпу произошло естественно и незаметно.
— Теперь ты будешь жить с нами, — произнесла нерпа. — Вон как нас много!
То тут, то там на гладкой поверхности стали показываться другие нерпы. Они смотрели на новообращенного с любопытством. Некоторые подплывали ближе, хлопали новенького по его жирным бокам. Лунник чувствовал себя так, словно всю жизнь был нерпой, плавал в студеном море. Глубоко нырял и гнался за рыбами. Когда он был собакой, рыба ему не очень нравилось, и он ел ее, только когда ничего другого не было. Лучшей едой все-таки было мясо, особенно чуть подпорченная китятина, горы которой остались на покинутом берегу.
Первая нерпа, которую он мысленно так и назвал Первой, все вертелась вокруг него, помогала ему осваиваться в новом для него мире.
Больше всего Луннику понравилось плавать в морской пучине. Толща холодной воды, уходящая в невообразимую черную глубину, оказалась куда более населенной, нежели полярная, покрытая снегами тундра. Чаще всего попадались рыбы. Одни медленно и важно проплывали мимо, лениво махая большими плавниками, роняя на ходу едкие замечания по поводу встречных морских животных, другие проносились так стремительно, что их как следует и не разглядеть. Нерпы кормились в больших косяках, забираясь внутрь скопища мелких рыбешек. Надо было только широко разевать рот, и сама пища, еще живая, трепещущая, входила в раскрытую пасть. Если попадалась рыба покрупнее, то ее легко было разгрызть острыми зубами. Толстый слой подкожного жира лучше самого густого меха защищал от холода, состояние легкости, почти невесомости в воде создавало веселое и радостное настроение.
Первая не отходила от Лунника, и остальные нерпы как бы молчаливо признали ее особые права на новичка. Одна пожилая нерпа даже проронила:
— Может быть, это ее будущий муж.
Услышав это, Лунник искоса глянул на Первую. Видимо, она была еще очень молода, и еще не рожала. Шкура у нее была ровная, чистая, короткая шерсть плотная и ровная. Она позволяла хорошо скользить в воде, и Луннику часто приходилось догонять подругу, которая, явно играя, убегала в зеленый сумрак глубины.
Но время от времени нерпам надо было выныривать из воды, чтобы отдышаться и набрать живительного воздуха.
К утру от ночных морозов замерзали разводья, и, чтобы добыть глоток воздуха, нерпы собирались вместе и своим горячим дыханием протаивали небольшую лунку, чтобы можно было только высунуть голову.
— Лучше, когда образуется разводье, когда морское течение раздвигает и ломает ледяные поля и появляются глубокие трещины. Одни быстро смыкаются, другие становятся как бы берегами большой поверхности открытой воды. Но при сильном морозе вода быстро затягивается льдом, и нужно усилие многих нерп, чтобы проделать отверстие для дыхания.
Некоторые лунки для дыхания сверху покрывались куполом тонкого льда, и тогда достаточно слабого толчка нерпичьей головы, чтобы пробить его и вынырнуть хотя бы на несколько мгновений, чтобы запастись свежим воздухом.
Когда Лунник впервые проделал это, Первая похвалила его, но предупредила:
— Будь осторожен! Часто нашего беспечного сородича подстерегает умка — белый медведь. А то и двуногий Человек.
Умка отличался невероятным чутьем и терпением. Обычно на замерзшей ледяной поверхности едва заметно возвышались несколько лунок, покрытых ледяными куполами. И нерпы могли вынырнуть в любую из них. Умка устраивался возле лунки и превращался в неподвижный ледяной торос. Он знал, что рано или поздно какая-то из нерп постарается вынырнуть как раз под ним.
Лунник однажды стал свидетелем такого случая: как только нерпичья голова показалась над поверхностью воды, неодолимая сила подхватила ее, и Лунник в последнее мгновение увидел только мелькнувшие задние ласты бедняги.
— Человек бьет в голову копьем, — сообщила Первая. — Он терпеливо сидит возле лунки. Часто прикидывается умкой и даже облачается в его шкуру. Это очень хитрое и опасное существо. Самое опасное из всего живого, что есть на земле. И самое коварное. Он ест наших братьев и сестер, а из наших шкур шьет себе одежду, потому что сам он лишен телесной растительности и без одежды замерзает и погибает.
Как оказалось, жизнь нерп и их сородичей лахтаков, более крупных тюленей, оказалась далеко не такой безмятежной, как поначалу показалось Луннику.
Первая так и вертелась возле Лунника, стараясь не отпускать его одного. Было время нерпичьих свадеб, и многие пары играли любовь бурно, вспенивая вокруг себя воду. От них к поверхности воды, к ледяному дну поднимались пузырьки воздуха, как серебряные ожерелья, нанизанные на невидимую нить.
— Когда Солнце станет высоко в небе, у этих пар появятся детеныши, — объяснила Первая. — Такие маленькие пушистые существа, покрытые белой, густой шерстью. А самки будут их кормить густым сладким молоком. Малыши любят нежиться на весеннем Солнце. Разве ты не хочешь, чтобы и у нас тоже появились малыши? Я хочу, чтобы ты женился на мне.
Лунник чувствовал нежность к Первой. Молодая нерпа очень нравилась ему, и от этого чувства у него напрягалась косточка в подбрюшье, почти в точности такая, какая была у него, когда он был собакой. Но он осознавал, что ему еще рано жениться и тем более обзаводиться детьми.
— Я не могу на тебе жениться, — ответил Лунник. — А вдруг у тебя вместо нерпят родятся щенята?
Первая задумалась.
— Да, это может случиться. А мне все равно жалко и горько, что мы не можем жениться. А потом, это такое удовольствие, наслаждение, словно ешь мягкую живую рыбку вэкын.
— Если бы я решил остаться нерпой, я бы, не задумываясь, стал бы твоим мужем. Но я чувствую, что не готов к этому.
Первая огорчилась. Значит, в эту весну у нее не будет пушистого детеныша, и она будет среди тех, которым не повезло. Раз от этого удовольствия зачинается новая жизнь, почему надо от нее отказываться? Пусть кому-то достается больше, кому меньше, кому — ничего. Но разве встреча с Лунником не была счастливым мгновением в ее жизни? Такое остается в памяти на всю жизнь. Ну, может быть, в эту зиму Лунник не стал ее мужем. Еще совсем недолго он живет среди нерп. Часто рассказывает о своем прошлом, о собачьей жизни, о том, как они хором выли на Луну, о том, как он бегал по тундре на своих четырех лапах, обгоняя ветер. Забавно и даже иногда смешно.