Лунный плантатор
Шрифт:
— Секунду, — сказал Ната Дуренбаум, включила правый поворот и под зеленую стрелку светофора, следом за какими-то ржавыми Жигулями неповторимого серо-грязного, пардон, серо-красного цвета повернула с Невского проспекта на Дворцовую площадь — самую прекрасную и загадочную площадь Петербурга. Доехав до набережной она свернула еще раз направо и припарковала автомобильчик прямо под ярко освещенной, впрессованными в асфальт тсячеватными фонарями, громадой Эрмитажа.
— Как, где Луна? — улыбаясь сказала Натка, заглушив двигателем и поворачиваясь к Родиону Оболенскому вполоборота. — Там же где и всегда… Пойдем, прогуляемся, — она кивнула в сторону парапета набережной где по одиночке, парами, и небольшими компаниями, в ожидании момента когда начнут разводить мосты, прогуливались скучающие, некоторые даже трезвые, страдающие бессонницей граждане.
— Годится, — кивнул Родик и открыл дверцу машины, — Понимаешь, какая штука, — вещал Родион уже снаружи. — В ваших краях я оказался, так сказать, волею рока. И поэтому где у вас Луна я не знаю…
— У нас Луна, — нравоучительно ответила Ната выходя из автомобиля и с наслаждением втягивая свежи ночной воздух, пахнущий рекой с горчинкой асфальтового запаха. — У нас Луна там же где и у вас. На небе, — и Ната картинно развернувшись широким жестом указала на край горизонта где уже взошла круглолицая бледная, как с перепугу спутница земли. — Вот, обратите ваше внимание! Прямо над горизонтом.
— Да, что вы говорите? — притворно удивился Родик. — А я то, лапоть провинциальный, грешным делом подумал, что в таком замечательном городе как Питер и Луна должна быть на каком ни будь особенном месте!
— Вот Как!? — Натке пришлось удивится взаправду. — Ты не наш, в смысле не питерский? — она взяла из машины пакет с вином и передала Родику. — Думаю это нам пригодится.
Оболенский безропотно принял пакет и покачал головой.
— Неа. Сами мы не местные… — дурачась запричитал он. — Приехали сюда случайно… Осталися без денег… Помогитя люди добрые кто чем может… А? — Родик посмотрел на Нату.
Ната, закрыла машину, взглянула на изображающего попрошайку Родиона, не выдержала и рассмеялась.
Попрошайка в модном костюме, в рубашке и при правильно подобранном галстуке «в тон» выглядел весьма комично. Но играл Родик натурально. Жалости и вселенской скорби в его голосе, а тем паче на его, якобы страдальческой физиономии было хоть отбавляй.
— Ну ты и артист! — проговорила Ната. — Тебе бы в театре работать…
— Нет уж увольте, — отмахнулся Родион, сбрасывая с себя личину этакого Рокфеллера идущего с сумой по миру. — Работал я как-то в одном театре, так еле живым ушел, — Оболенский галантно подставил девушке руку, Ната взяла его под локоть и они перешли на другую сторону улицы, где влились в стройные ряды гуляющих. — Театр, впрочем, как и любой другой творческий коллектив, продолжал Родик. — это террариум единомышленников. Все вроде бы делают общее дело, выдают, так сказать на гора кубометры трагедий и фарсов, но каждый того и гляди народит другого за задницу зубами хватануть. Лавровый венец, знаете ли, одни на всех и каждый желает его именно себе на чело водрузить. А отсюда — дрязги, сплетни, интрижки. Смешно смотреть как актеры каждый день пиписками меряются.
— В смысле, — не поняла Ната.
— Ну, в смысле, выясняют у кого таланту больше, — объяснил Родик. Театр. Нет уж. Увольте.
— А кем ты работал в театре? — спросила девушка.
— Призраком Отца Гамлета.
— Кем-кем?
— Реквизитором-иллюзионистом, специалистом по спец эффектам, — уточнил Родион. — Призраком Отца Гамлета, как я себя называл. Ваял, например, приведений из света, ветра, дыма и шелка. Свечение воздуха организовывал, туман там или предзакатную дымку. В общем всячески воплощал режиссерский замысел.
— Так ты сейчас в театре работаешь?
— Нет, давненько ушел я, барышня, из театра.
— Почему?
— Скучно стало, — пожал плечами Радион. — как пел в свое время Владимир Семенович Высоцкий: «Лучше гор могут быть только горы…»
— На которых еще не бывал, — закончила Ната. — Стало быть вот такие мы не постоянные? Поработаем где ни будь, надоело, бросили…
— Дело не в этом, — возразил Родион. — Я не вижу смыла ежедневно делать одно и тоже, на одном и том же уровне. Если ты способен на большее, то нужно искать другую точку приложение собственных усилий! Если я могу создать иллюзию не хуже чем Дэвид Копперфилд, то почему я должен все жизнь вытаскивать кроликов из цилиндров в захолустной филармонии?
— А ты действительно можешь? — спросила Ната.
— Иллюзию создать? Могу, — кивнул Родион.
— Покруче чем у Копперфильда? — язвительно поинтересовалась Ната.
— Копперфильду и не снилось, — подтвердил Родион.
— И можешь статую Свободы украсть?
— Ха, — рассмеялся Родик. — Девочка моя. Что вам статуя Свободы!? Тебе матушка во младенчестве пухлощеком вирши Корнея Чуковского читала?
— … А лисички взяли спички. К морю Синему пошли море Синее зажгли… — прочитала Ната.
— Правильно, — кивнул Оболенский.
— Я Чуковского в детстве очень любила, — призналась девушка. — Только причем тут Копперфильд?
— А при том, что у Чуковского не стихи, а руководство по изготовлению иллюзий! Вот хотя бы этот стишок взять. «про лисичек». Представляешь себе такое шоу. Ночь. Берег, например, Майями или там Флориды, — Родик остановился, повернулся к Неве и повел рукой изображая, что перед ним огромное открытое пространство океана. — Пляж. Ряды кресел на пляже как в театре. Море света. Кругом прожектора, софиты разные. В черном небе парят вертолеты — тоже прожекторами море и берег освещают. Звучит таинственная музыка в духе Поля Моруа. Длинный, уходящий далеко в море ярко освещенный помост или пирс устланный черной дорожкой. По этой дорожке иду я в переливающемся огнем блестящем фраке. Иду быстро и там где я прошел поднимается шлейф дыма. Зрителю кажется, что это искра бежит по бикфордову шнуру…
И вот, когда я дохожу до края пирса свет над берегом гаснет, наступает тишина. Слышны только шум моря и рокот винтов вертолета в воздухе. В моей руке огненной птицей вспыхивает факел на длинном шесте. Чуть помедлив я подхожу к самой воде и подождав первую набежавшую волну, медленно, так что бы он описал плавную дугу, окунаю факел в воду. Пляж взрывается возгласом удивления, потому что от того места где факел коснулся воды, расширяясь по окружности побежала огненная волны в сторону горизонта. Море вспыхнуло от моего факела. Море колыхалось и пело огнем. Море полыхало без дыма и копоти. Море переливаясь волнами света у моих ног. У ног человека, который поджег море. — Родик задумался. — «Человек который поджег море»… Неплохое название для иллюзии. Правда?
— Ты действительно можешь ЭТО сделать? — спросила Ната, заворожено глядя на Неву, где Родион только что развернул перед ней этакое феерическое действо.
— Что, это? — спросил Родион.
— Можешь поджечь море?
— Нет, — Родик отрицательно покачал головой. — Море я поджечь не могу. Да и как я его подожгу? Вода-то ведь не горит! — он усмехаясь посмотрел на девушку. — Ты разве не знала?
— А как же… — Натка обиженно надула губки. — Значит это все твоя фантазия?
— Наточка, — утешительным тоном ответил ей Родик. — Не ФАНТАЗИЯ, а ИЛЛЮЗИЯ! Я не могу поджечь море! Но я могу создать иллюзию того, что я его поджег!