Лунный прилив
Шрифт:
Все это случилось три недели назад. За три недели он почти забыл о том, каким был его мир до появления Грир Бэкетт. Он то и дело изобретал предлоги, чтобы подняться к ней в палату. И с каждой минутой, проведенной рядом с этой женщиной, в Эндрю росло желание защитить ее. Казалось, она была столь же вынослива, как и ее дочь, отважно боровшаяся за жизнь, — словно они вдохновляли друг друга на эту схватку со смертью.
Эндрю медленно двинулся к ее палате, сосредоточенно вслушиваясь в собственные шаги. Его посетило мимолетное желание развернуться и уйти, но он преодолел свой страх. Для того чтобы сделать то, что он обязан сделать, все равно никогда не будет
Он ожидал застать ее лежащей в кровати, но Грир сидела на стуле возле окна, устремив взгляд в ночную тьму. Вытянув правую ногу, она перенесла центр тяжести на левое бедро. Грир уже несколько дней ходила с помощью костылей, но это до сих пор ужасно изматывало ее. Хирург, наблюдавший ее, отметил выносливость своей пациентки, но посоветовал не перенапрягаться.
Грир подняла голову и внезапно вскочила. Эндрю посмотрел в окно и понял, что она заметила его отражение в стекле.
— Я не хотел вас испугать, миссис Бэкетт. — Думая о ней, он называл ее Грир, но никогда не обращался к женщине по имени.
Она обернулась:
— Здравствуйте. Тоже бессонница или вы так преданы работе, что никогда не уходите домой? — В мягкой улыбке обнажились белоснежные зубы.
Такое ощущение, что у всех американцев идеальные зубы, подумалось ему не к месту.
— Ни то ни другое, — отозвался он. — Просто много дел. — Не следовало ему так говорить — это не поможет уклониться от ответа.
— Здесь, наверху?
— Нет. Я зашел сюда к вам. Только что освободился.
Откашлявшись, она снова улыбнулась:
— Вы так добры ко мне, доктор Монтхэвен. Присаживайтесь.
Эндрю подошел к ней. Каждый мускул, каждый нерв его тела был напряжен. Он был настолько сосредоточен, что, казалось, слышал движение молекул воздуха вокруг. Эндрю был на взводе и даже не думал садиться, он лишь молча изучал лицо Грир, игнорируя вопрос, застывший в ее блестящих глазах.
Ее медные волосы, прежде спутанные, теперь были аккуратно расчесаны и ниспадали на плечи волнистыми прядями. Ее прекрасные, плавно очерченные губы приобрели прежний цвет, на кремовой коже проступили милые веснушки, разбросанные на носу и щеках. Синевато-багровые следы от шва подчеркивали маленький шрам над правой бровью, но синяк под глазом уже исчез, и опухоль тоже прошла. На Грир была только больничная рубашка, и маленькая упругая грудь вздымалась под тонкой тканью при каждом вздохе.
Ее правая нога и бедро были в гипсе, но левая, наполовину обнаженная, не оставляла сомнений в стройности и привлекательности фигуры.
Перезвон музыкальной мелодии вывел Эндрю из оцепенения. Грир держала в руках музыкальную шкатулку, которую он подарил ей для Коллин, и, должно быть, машинально заводила ее в ожидании того, что скажет Эндрю.
— Колыбельная Брамса.
Если бы он подарил ей цветы, это было бы слишком очевидным знаком внимания. Шкатулка Гуммеля показалась Эндрю отличным решением: мелодия придется по душе ребенку, подумал он... и тронет душу матери, которая, в очередной раз услышав музыку, быть может, вспомнит человека, сделавшего этот подарок.
Эндрю запустил в волосы длинные пальцы и резко отвернулся.
— Мне надо что-то сказать вам.
— Да, — едва расслышал он.
— Коллин... — Эндрю взглянул на Грир и на мгновение испугался, что заплачет, не договорив до конца. — Она не выдержала. Ее сердце остановилось. Мы почти час пытались запустить его вновь, но... — Он умолк, в ужасе наблюдая за тем, как постепенно меняется выражение лица женщины. Потом он взял себя в руки и продолжил: — Иногда такое случается, и нельзя точно сказать из-за чего. Легкие еще не успели как следует развиться, и кровеносная система тоже. Но всю неделю она дышала самостоятельно — без всякой помощи. Все говорило о том, что она идет на поправку. Семимесячный срок — переломный момент для дыхательной системы. Детское сердце могло не выдержать этой нагрузки, хотя мы и были так уверены в успехе. — Стоило Эндрю взглянуть на Грир, как он тут же понял, что никакие объяснения ей не помогут.
Ее зрачки расширились, мышцы на заостренном лице напряглись. С преувеличенным вниманием Грир поставила шкатулку на подоконник и стала выпрямляться.
— Сидите спокойно. Пожалуйста. — Эндрю сделал движение, чтобы дотронуться до нее, но она отшатнулась от него. — Пожалуйста, — повторил он, скрестив руки и крепко прижав их к груди, чтобы желание заключить ее в объятия не возобладало над ним.
С огромным трудом женщине удалось встать, и ее голова оказалась едва ли на уровне его плеч. Она подняла на него взгляд.
— Вы ведь сказали, что с ней все нормально. — Ее голос был так же напряжен, как и мышцы тела. — Еще сегодня днем вы говорили, что Коллин поправляется. Вы так сказали.
— Все так и было, Грир, это правда. Я не в состоянии объяснить, что произошло, но такая вероятность всегда существует, даже если есть все признаки того, что ребенок поправляется. Она не мучилась... просто угасла. У вас еще будут дети. — Эти ужасные банальности, вслед за именем женщины, невольно сорвались с его губ.
— И что, это должно меня утешить? Разве я найду мужчину, который сможет заменить мне Колина? Нет — уж теперь, после того, что вы мне сообщили, доктор... Монтхэвен, никто мне больше не нужен. Я хочу оказаться там же, где они. Я хочу умереть.
Прежде чем Эндрю нашелся что ответить, она метнулась к прикроватному столику и опрокинула на пол графин с водой. Он разбился вдребезги — мелкие кусочки стекла вперемешку с прозрачными каплями разлетелись по комнате, подобно миллиону слезинок. Рука Грир судорожно обхватила маленькую вазу с желтыми гвоздиками. Он ожидал, что она сбросит и ее. Но женщина крепко сжала вазу и смяла цветы в кулаке.
— Грир, прошу вас.
Она резко обернулась к нему и тут же потеряла равновесие. Инстинктивно схватившись пальцами за волосы Эндрю, она оцарапала короткими ногтями его шею, не прикрытую рубашкой. Стетоскоп впился в его кожу, а затем соскользнул на пол и упал в осколки графина. Эндрю удерживал Грир, и его пальцы почти соединялись на ее талии. На мгновение они застыли в таком положении. Грир прерывисто и шумно дышала, пока болезненная энергия ее тела окончательно не иссякла, и тогда она безвольно повисла на нем, вцепившись в лацканы его белого халата.
Эндрю обхватил ее руками, ощущая под пальцами мягкий шелк ее кожи на обнаженной спине — там, где больничная рубашка, застегиваясь на пуговицу, имела круглый вырез. Грир дрожала всем телом, и ему ничего не оставалось, кроме как удерживать ее в объятиях и, уткнувшись ей в волосы, бормотать вполголоса бессмысленные фразы. От нее пахло розами — теми же, что росли в его саду и, источая сочный аромат, трепетали от каждого дуновения бриза. Малейшее движение Грир усиливало его пробужденную страсть. Но Грир никогда не будет принадлежать ему — хрупкая надежда, которую он до сих пор питал, окончательно исчезла в эти пять минут.