Лунный удар
Шрифт:
— Доброй ночи, друзья!
— Право, ты могла бы нас обнять! Завтра утром вы уедете, и мы вас уже не увидим.
Адель обошла собравшихся, подставила каждому щеку. Косоглазый, более хмельной, чем другие, обнимая, провел рукой по ее груди, но она сделала вид, будто не заметила этого.
— Ты идешь? — спросила она, подходя к Тимару.
Они стали подниматься по лестнице. Снизу, из главного помещения кафе, к ним доносились говор и отельные возгласы.
— Ты весь вечер неважно выглядел. Нездоровится?
— Нет. Я чувствую себя очень хорошо.
Обряды каждого дня. Сначала она отодвигала москитную сетку, потом откидывала одеяло, возилась с подушками, встряхивая их, чтобы убедиться, нет ли скорпионов или маленьких змеек. А затем каждый раз одним и тем же движением сбрасывала платье.
— Чтобы к ночи добраться до места, придется встать в пять часов.
Развязывая галстук, Тимар оглядел себя в зеркале.
Зеркало было плохое, свеча светила тускло, и лицо казалось мрачным, особенно из-за опухших век.
Он вспомнил Эжена, который был вдвое сильнее его.
Вспомнил, как тот спустился по лестнице и, покрывая шум празднества, сиплым голосом объявил, что погибает от гематурии. Обернувшись, Тимар увидел обнаженную Адель. Присев на край кровати, она снимала туфли.
— Ты еще не ложишься?
И как раз в этот миг он подумал: «Эжен умер, а вот она живет!»
Он не делал выводов. Предпочитал оставаться в неизвестности. Ему было страшно. Суеверный страх. Он и она поедут туда. Он умрет, как Эжен. А она с другим, может быть, в этой самой комнате… Тимар скинул одежду и пошел к постели.
— А свеча?
Он вернулся и задул ее.
— Ты сказала, в котором часу?.. — спросил он, укладываясь на поскрипывающем матраце.
— В пять.
— Будильник завела?
Он повернулся к ней спиной, ища в подушке знакомую ямку и ощущая прижатое к нему горячее тело Адели. Она ничего не сказала. Он — тоже. Чтобы не заговорить первым, притворился, будто спит, но глаза его были открыты и все чувства обострены. Он знал, что она тоже не спит и, лежа на спине, разглядывает сероватое светлое пятно на потолке.
Это тянулось долго, так долго, что он стал засыпать и находился уже в полусне, когда услыхал:
— Спокойной ночи, Жо!
Он вздрогнул, но не шелохнулся. Ему показалось, что это не голос Адели: он как-то изменился. Прошло, может быть, минуты три, и ему показалось, что кровать чуть-чуть вздрагивает. Он разом повернулся и сел, вглядываясь в темноту.
— Ты плачешь?
Его слова прервало рыдание, как если бы Тимар наконец разрешил женщине излить свои чувства.
— Ложись! — приглушенным голосом взмолилась она. — Ну же!
Адель заставила его лечь. Она обхватила рукой его грудь и с нежностью пробормотала сквозь слезы:
— Злой! Почему ты такой злой?
Глава седьмая
Когда забрезжил день, лодка отвалила от мола.
Грузовичок Буйу привез Адель, Тимара и багаж.
Маленькая машина стояла на набережной в бледных лучах рассвета. Буйу помахал рукой, провожая взглядом лодку, которая окунулась в первую волну, выпрямилась и исчезла снова.
Кругом море. Чтобы войти в устье реки, надо идти наперерез волне. Негр в стареньком шлеме стоял за рулем. На нем была суконная куртка поверх черного купального костюма, и тем не менее он почему-то не казался смешным. С непроницаемым лицом он смотрел перед собой, а его руки, более светлые, чем остальное тело, лежали на штурвале.
Пока еще виднелись Буйу и его машина, Адель оставалась на ногах, потом села на корме. Она была одета как всегда, только ноги — в мягких сапогах для защиты от москитов.
Это был самый тяжелый час.
Они не разговаривали, не смотрели друг на друга.
Они были как чужие, несмотря на ночную сцену, может быть, как раз из-за этой сцены, оставившей у Тимара мучительное воспоминание. Жозеф не мог бы его описать, так как потерял всякое хладнокровие, всякое представление о действительности и реальных вещах.
«Почему ты плачешь? Скажи мне, почему ты плачешь?»
Он продолжал расспрашивать, но ничего не мог понять из ее слов. Тимар сердился, говорил с оттенком угрозы, так как был сонный и предвидел длинные объяснения.
«Спи! Все прошло!»
Рассерженный, он зажег свечу и стал упрекать Адель в том, что она ничего не понимает. Это у него, а не у нее была причина хандрить. В конце концов у него разыгрался настоящий припадок, и Адели пришлось успокаивать его. И все это в жаркой постели, мокрой от слез и испарины. Самым смешным был финал: Тимар просил прощения!
«Оставь, Жо! Спи! Ты не выспишься».
Он уснул разбитый, положив ей голову на плечо. И вот утром опять все забыто. Между ними не было никаких излияний, скорее холодок.
Они шли открытым морем, в полумиле от линии кокосовых пальм. Миновав Либревиль, лодка переменила курс и вошла в реку, а одновременно — в полосу солнечного света.
Это был конец ночи и всего, что она принесла нелепого и тягостного. Тимар повернулся к Адели. Глаза его улыбались.
— Неплохой вид, — заметил он.
— Дальше будет еще красивее.
Он закурил сигарету, и в эту минуту все его существо было проникнуто оптимизмом. Адель тоже улыбалась. Она поднялась и подошла к нему, чтобы вместе любоваться местностью, а негр не отрывал глаз от горизонта и равнодушно покручивал штурвал.
Несколько пирог неподвижно стояли среди потока.
Проходя мимо, можно было разглядеть негров, таких же неподвижных, занятых рыбной ловлей. Призрачная, волнующая тишина. Хотелось петь что-либо медлительное и могучее, как религиозный гимн, который господствовал бы над шумом лесопильни и поскрипыванием лодки.