Лунный ветер
Шрифт:
Однако вслух произнесла совсем другое.
— В том-то и дело, что ничего, — стараясь, чтобы это прозвучало как можно естественнее, сказала я. — Но я надеюсь, что она предскажет что-нибудь… по поводу всего этого.
— Пока тебе ещё не поздно отступить?
Я промолчала, и взгляд Тома сделался до боли понимающим.
— Вернусь так скоро, как только смогу, — коротко пообещал он.
На сей раз я позволила ему уйти. Лишь провожала глазами его спину, пока её не скрыла затворившаяся дверь.
Подошла к окну, уставившись на отцветающие яблони, аллеей протянувшиеся
Подумать только, ещё вчера вечером всё было таким простым и ясным. Вечером, который теперь сам казался чем-то нереальным, зыбким… безумно далёким, безумно давним. А ведь самое тяжёлое только начинается.
И первым из этого тяжёлого будет разговор с Гэбриэлом, который уже скоро приедет для беседы с отцом.
Если сейчас я не решусь открыть ему правду о Томе, если не решусь спросить его позволения и совета, тем самым рискуя… нет, нет, это — потом. Сначала мисс Туэ. Я просто не могу думать обо всём этом сразу. Мне и так хочется то ли плакать — над тем, как всё обернулось, то ли смеяться — над собственной самозабвенной глупостью, то ли утопиться — только чтобы не быть сейчас там, где я есть. Тем, кто я есть.
Тем, кто может не погубить друга ради любимого и любимого ради друга, лишь причинив боль обоим.
Том действительно вернулся скоро. Не знаю, как он объяснил свою отлучку родителям, но матушка успела заглянуть в библиотеку, где я дожидалась его возвращения, для виду достав с полки книгу. Она явно подозревала неладное, но успокоилась, когда на вкрадчивый вопрос, не хочу ли я посмотреть платье, последовал короткий ответ, что я обязательно сделаю это позже. Моя мать достаточно хорошо меня знала, чтобы понять: если б помолвка была разорвана, я честно заявила бы, что за ненадобностью она может пустить это самое платье на тряпки.
Хорошо, что в нашей семье никогда не опускались до подслушивания под дверью.
А час спустя, вернувшись, Том растерянно доложил, что цирк уехал. Этим утром, едва рассвело.
Значит, в этой схватке я всё же останусь с Великой Госпожой один на один…
Поглядим, кто кого.
Глава двадцать вторая,
в которой Ребекка выбирает свою дорогу
Прибытия Гэбриэла я ждала на мосту через реку. Сидя на широком каменном парапете, глядя, как серые воды подо мною бесконечно продолжают своё мерное течение. Спиной к дому, так, чтобы сразу заметить появление всадника.
Даже когда Том отбыл в Энигмейл, я осталась в библиотеке. Забившись туда раненым зверем, свернувшись в кресле наедине со своими мыслями, не желая видеть никого и ничего. На улицу меня вытащила Рэйчел: коротко бросила, что уговорила отца отпустить нас погулять в саду, и почти выволокла из-под родной крыши.
— Что случилось? — спросила она, когда мы подошли к пруду, где никто не мог нас услышать. — Ты отказала Тому или нет?
Я долго молчала, глядя, как по спокойным водам кругами разбегается рябь — там, где в холодной глубине дышала форель, которую отец заботливо разводил для своей любимой рыбалки, — пока в ушах моих некстати, невесть почему звучал Шуберт.
«Я сел на берег зыбкий и в сладком забытье следил за резвой рыбкой, купавшейся в ручье…»
Сказать Рэйчел? Но она снова начнёт твердить мне, что это безумие, и будет совершенно права. А я не уверена, что, узнав правду о Томе, Рэйчел не откроет её страже. Она не дружна с ним, как я, его жизнь для неё фактически ничего не значит… зато законы значат очень и очень многое.
Как и спасение неразумной подруги из той западни, в которую она сама собралась себя загнать.
— Я не смогла.
Даже не глядя на Рэйчел, я отчётливо представила её шокированный взгляд.
— Не смогла? Почему?
— Потому что он мой друг.
И можно даже сказать, что не слукавила. Мой короткий ответ был абсолютно правдивым.
То, что часть правды — далеко не правда, уже детали.
— И что теперь?
— Наша свадьба состоится в срок.
Рэйчел взволнованно взяла меня за руку:
— Бекки, ты…
— Не надо, Рэйчел. — Я вырвала ладонь из её пальцев. — Не говори ничего. Я так решила. — И, отвернувшись, направилась к реке, не оглядываясь. — Ланч пропущу. Если я кому-то понадоблюсь, я на мосту. Мне нужно встретить Гэбриэла, когда он приедет.
На этом самом мосту, сидя на шершавых камнях, я и дождалась часа, когда солнце уже уверенно скользило к горизонту — крупной каплей охры по редким проблескам чистой лазури, залитой белыми пятнами облаков. Сейчас оно скрылось за одним из этих пятен, и мне это даже нравилось. Когда окрестности купаются в тёплом золоте солнечных лучей и в воде пляшут весёлые блики, а твоя душа рвётся в клочья… со стороны природы это казалось мне насмешкой.
За часы, минувшие после завтрака, я успела подумать о многом. К примеру, о том, что сообщить Гэбриэлу о моём решении и обсудить с ним то, что я узнала, — почти необходимость. Ибо всё, что есть у нас с Томом, — слова лорда Чейнза; а если тот раскопал эту информацию в архивах Инквизиции, Гэбриэл наверняка сможет подтвердить либо опровергнуть её правдивость.
Ведь если лорд Чейнз вдруг ошибся или, хуже того, солгал…
С другой стороны, подобный способ исцеления оборотней казался мне весьма правдоподобным. В одном матушка права: дыма без огня не бывает, а все легенды имеют под собой то или иное основание, вполне реальное. Да и лорд Чейнз из тех людей, которые действуют только наверняка. Зачем ему лгать? И в чём? Если б для исцеления Тома не нужен был именно брак и именно со мной, уверена, он бы его не допустил. Вряд ли он в восторге от грядущего мезальянса. Если б требовалось нечто большее, чем одна ночь — к примеру, не одна, — едва ли он стал бы утаивать это от Тома. В конце концов, тот лишь рад был бы услышать, что ему нужно не единожды разделить постель с любимой супругой. Правда, расчёт мог изначально идти на то, что данная информация будет озвучена мне… но нет, тогда вместо того нашего разговора о свободе и Вертере лорд Чейнз мог просто сообщить мне, что его сын — оборотень, и сам поведать свою ложь. Так было бы куда надёжнее.