Луноликой матери девы
Шрифт:
– Такого не может быть, чтобы не было времени, – говорили девочки.
– Однажды так было, – отвечала Камка. – Наше Солнце второе. А первое солнце упало и опалило землю. Настала тьма, лютая зима, люди гибли, скот и зверьё гибли, и время остановилось. Времени не стало. И люди потеряли память, всех охватило безумие. В отчаянии бросались они со скал и топились в озёрах.
– А потом?.. – в ужасе вздыхали девы.
Позабыв о работе, все склонялись к огню, и тьма обступившей нас ночи казалась тенью той, давнишней тьмы.
– Жила тогда чистая Дева, дочь
– А козёл?
– Козёл обернулся Солнцем, – сказала Камка.
– Вонючий козёл – Солнцем? – сморщились девочки.
– Прекрасным оленем с золотыми рогами стал тот козёл, – ответила Камка.
– Солнцерогий Олень! – воскликнули девы.
– Так и ходят они с тех пор друг за другом: первым идёт Солнце-Олень, указывая путь, а за ним Луна-Дева, – сказала Камка.
Мы вздыхали и отстранялись от огня. Лес тоже как будто вздыхал. Мы поднимали головы и смотрели на звёзды.
Глава 3. Суд царя
Мяса, заготовленного Камкой, хватило надолго, а потом она стала отпускать нас на охоту. Лук не давала. Лук был один, с ним стрелять учились. Девы ставили силки на зайца и птицу, однажды кабаржонок [6] попался.
И вот как-то вместо стрельбища отправила Камка на охоту меня и Очи.
Уже все сходили за зверем по разу, и мы понимали, что наш черёд близок. Наконец, после утренней трапезы, достала она силки и протянула нам. Только тут моя Очи глаза потупила, ноздри ширит, на Камку не смотрит и говорит:
6
К а б а р г а – небольшое парнокопытное млекопитающее.
– Я сама на всех мясо добыть сумею. Пусть она остаётся!
Я онемела.
– Вы меня слышали, – спокойно ответила Камка. – Ступайте. К темноте приходите.
– Я охотник, ты знаешь! – повторила Очи с вызовом. – Я на всех мясо добуду, и ещё останется!
– Я сейчас не охотника вижу перед собой, а глупую росомаху, – ответила Камка спокойно.
Девы засмеялись. Очи вспыхнула, подняла голову – вмиг притихли.
– Идите обе, – сказала Камка. И Очи ничего не ответила, повернулась и бросилась бежать со всех ног. Я обомлела, но времени терять было нельзя: силки подхватила – и за ней.
Быстро, как заяц, мчалась Очи, только светлая овчина среди деревьев мелькала. Сначала по знакомым местами бежала, а потом в гору взяла.
– Очи! Куда ты! Стой!
Но она оторваться от меня хотела. Через камни, завалы, буераки повела меня. Я уже мест не узнавала, боялась её потерять.
Вдруг выскочила к огромному валуну – а её нет. Ни звука, ни следа. Тишина. Только слышно, как вдали шумит вода, речка камешки ворочает. Я перевела дух, огляделась.
– Очи!
Сверху хрустнуло. Я подняла голову: она сидела на дереве, да ветка под ней оказалась сухая.
– Чего раскричалась? – проворчала Очи недовольно. – Зверьё спугнёшь.
И смотрит, будто не бегала от меня, а всегда здесь сидела. Я усмехнулась. Она легко спрыгнула и пошагала вперёд.
– Те! Нечего болтать! Пойдём, а то до заката не управимся.
– Ты знаешь, куда идти? – спросила я, снова еле поспевая.
Вокруг был бурелом, пришлось продираться, но Очи шла уверенно, перелезая через поваленные деревья и обходя заросли.
– Ещё бы не знать! Я здесь с молодых когтей охочусь! И одна! Без помощников!
Я не стала отвечать.
Тут деревья поредели, потянуло ветром – и мы вышли на косогор. Перед нами было ущелье, крутое и обрывистое, внизу бежала река, как серебряный поясок Луноликой, а на другой стороне возвышалась новая гора, тёмная, суровая каменистая осыпь, только кое-где – редкие кедры. Выше и дальше поднимались другие горы, проглядывали ледовые шапки, снежные тучи зарождались над ними.
Ветер ударил, холодный и свежий, и я задохнулась от красоты. Столько дней жили мы в глуши, а тут – воздух и ширь, продутое место. Куда ни кинь взгляд – камни, тёмная, поздняя зелень кедров. Первый снег белел. И река внизу гудела, пенясь.
– Клянись, что тайну мою не выдашь! – вдруг обернулась ко мне Очи и снизу вверх посмотрела в глаза.
– В чём твоя тайна? – опешила я.
– Нет, клянись!
– Клянусь, что не выдам Очишкиной тайны.
– Червём слепым, скажи, станешь, росомахой ненасытной, жуком навозным, опарышем станешь, если тайну мою кому расскажешь! – И глаза жёсткие, если не поклянусь – с горы сбросит.
– Клянусь! – сказала я и косу губами зажала, чтобы не смеяться.
– Нет, повтори!
– Клянусь, что стану жуком навозным, червём, росомахой, если выдам…
– Опарышем, – подсказала Очи.
– Опарышем, если выдам Очишкину тайну.
– Хорошо, – кивнула она. – Тогда отвернись.
– Зачем, я же поклялась?
– Отворачивайся!
Я отвернулась. Слышала только шорох, как будто бы по коре, – а она уже говорит:
– Всё!
Я повернулась – она держала в руках большой горит из кожи с резной деревянной накладкой. На накладке вырезаны были звери – барсы, терзающие барана, крашенные красной краской. Из горита торчал пучок стрел и изогнутый лук, и застёгнут он был красивой точёной пуговкой.