Львиное логово
Шрифт:
К счастью, у великого царя был руководитель его секретариата, который, скупо улыбаясь, допросил несколько десятков командиров различного звена, и составил списки запасов, которые должны быть у сотников, тысячников и далее по списку. И эти самые списки сейчас изучали отцы-командиры, благо грамоту пришлось выучить всем, включая царя. Сам личный секретарь стоял рядом, почтительно опустив блестящий череп вниз. Он только что получил за эту работу второй ранг, и представлял, как сегодня придет домой и расскажет об этом вечно недовольной жене. Диалог был предельно содержательным.
— Да
— Да нет, Камбис, помнишь, под Адамдуном?…
— А, ну да, тогда нормально.
— Сто пар запасных сандалий на тысячу? Спятил?
— Если камни, то еще и не хватит.
— Да, вот демоны.
— Стрел маловато. А нет, у тысячника резерв будет.
— По кузнецу на три сотни не мало? Одних подков сколько. Давай четыре на тысячу всадников.
— Два шиклу зерна в день на строевого коня. Да, согласен.
— Три шиклу зерна каждому воину в мешок. Ага! А остальное тогда на мулов грузить.
— Десять мулов на сотню, и пять верблюдов. Должно хватить.
Макс, почерневший, с ввалившимися глазами сидел рядом, но мысли его были далеко отсюда. Дети были с няньками, они все время плакали и звали маму, и видеть это каждый вечер было невыносимо. Даже сказкане помогала.
В кабинет вошел хазарапат.
— Великий царь, у ворот гонец из Вавилона. У него вести о госпоже.
— Тащи его сюда! — все свитки полетели на пол, о них сразу забыли. Секретарь заботливо кинулся все собирать и разглаживать. Непорядок-то какой!
Зашел гонец, одетый в пропыленную тунику и ассирийские штаны и сапоги. Борода была всклокочена и грязна, но глаза смотрели упрямо и твердо.
— Великий царь, мне приказано передать вам послание.
— На словах что-то есть?
— Нет, Величайший, только письмо. — И он с поклоном подал ларец, в котором лежала табличка, покрытая аккадской клинописью.
— О кого оно?
— Его приказал передать сам великий Аткаль-ан-Мардук, глава храма Эсагила.
— Хидалу, отведи его отдохнуть, накорми и выдай награду. Ответ он получит незамедлительно.
— Слушаюсь, повелитель.
Когда гонец вышел, Ахемен нетерпеливо крикнул.
— Ну читай же.
— Аншанский демон! — начал Макс, — ага, это мне письмо, брат. Аншанский демон! Тебе надлежит восстановить храмы старых богов, которых издревле почитали люди в этой земле и вернуть назад жрецов, которых ты прогнал. Их имущество и земли тоже верни. Тогда ты получишь обратно мать своих детей, целой и невредимой. Если ты этого не сделаешь, то каждую неделю я буду посылать тебе кусок ее плоти.
— Вот сволочь! — заорал Ахемен. — Да я его сам на куски порежу. Мы же не можем этого сделать. Тогда все, что мы строилистолько лет, просто рухнет.
— Не можем, брат, — невесело усмехнулся Макс. — Она за стенами Вавилона, а туда не пробраться. Не пробраться? Почему не пробраться? — вскинулся он. — Проберемся!
— Ты это о чем?
— Я о том, что я пойду в Вавилон с десятком парней и вытащу ее. Я же знаю теперь, где она.
— Ты спятил, брат?
— Нет, Ахемен, я не спятил. Но если я еще хоть немного побуду здесь, ожидая, когда мне привезут ее палец, то я точно сойду с ума.
— Этому что скажем?
— Скажем, что сначала в Дур-Унташе почитание богов восстановим. Пока вести туда дойдут, да пока оттуда, месяц пройдет.
— Он же не поверит.
— Я священным огнем поклянусь.
— Ты что? — воскликнули все. — Ты клятву хочешь нарушить? — на лицах присутствующих появилось немного гадливое выражение.
— Я найду выход, брат. Верь мне. Ясмин важнее. А с богом я договорюсь. Пророк я или не Пророк?
Присутствующие робко посмотрели на небо, ожидая молнии. Но молнии не было, а значит великий Ахурамазда был вполне готов договариваться, и это всех успокоило.
— Когда выходишь?
— Немедленно. Хидалу, гонца веди.
Тот явился быстро, все так же смотря исподлобья хмурым прямым взглядом.
— Передай настоятелю, что я принимаю его предложение. Но это дело небыстрое, он должен понимать. Через месяц в Дур-Унташе будет богослужение в честь Иншушинака. И в этом я клянусь священным огнем и жизнями своих детей. И вот этот свиток отдашь тому, кто тебя послал, лично в руки. Я этот свиток неделю писал. Пояснишь на словах, что если хоть волос упадет с моей жены, то его дальнейшая судьба тут описана по часам. И еще. Ты не побоялся сюда приехать, значит не трус. Скажи мне, тебе не противно знать, что слабую женщину угрожают резать на куски, чтобы запугать ее мужа?
— Я солдат, великий, — пожал плечами тот. — Я знал, что вручив вам это письмо, могу умереть. А по поводу вашей жены — да, это подлость, и в этом нет чести. Но кто я такой, чтобы судить высших? У меня приказ.
— Где ее держат, можешь сказать?
— Она в храме, господин, и она оттуда не сбежит.
— Хорошо, за твою храбрость тебя ждет награда. — И Макс дал гонцу медную пайцзу. — Вавилонское царство скоро перестанет существовать, а с этим ты сможешь увезти свою семью, и тебя никто не тронет. Или прийти прямо ко мне, и я возьму тебя на службу. Потому что твоя служба этой мрази скоро закончится. И в этом я тоже клянусь священным огнем.
В то же самое время. Вавилон.
Сукайя сидел в крошечной каморке, которую снял в нищем предместье города. Поселиться там, внутри стен, было бы очень рискованно. Люди Господина могут узнать, и тогда его погонят охотники, как степного онагра. В город он заходил на рассвете, и ночевать внутри не осмеливался. Верный человек, чьи услуги Сукайя оплатил персидским серебром, должен был оставить знак, если он понадобится хозяину. Он проверял этот знак каждый день, не рискуя подходить к той харчевне близко. В Вавилоне он был нищим, одним из многих тысяч на улицах великого города. Из одежды на нем была только набедренная повязка, в которой он оставался, когда отходил от каморки на пару тысяч шагов. Каморку он снимал, как мастер-кирпичник из Борсиппы, что приехал на заработки в столицу. В его бороде появились седые пряди, а за щеками были валики из воска, которые делали лицо чуть шире. Никто обычно не рассматривал нищих, и это играло ему на руку. Вы же не запоминаете бродячую собаку, что лежит на обочине.