Львиный мед. Повесть о Самсоне
Шрифт:
На вершине холма, рядом с могилами, кто-то поставил шкафчик, и в нем библии и молитвенники. Одна маленькая Библия, проложенная закладками из автобусных билетов, открывается, как только ее тронешь. Библия потрепана, засалена от прикосновения многих пальцев, в пятнах от пота и слез:
«После того полюбил он одну женщину, жившую на долине Сорек; имя ей Далида [40] ».
Кто она, эта Далила? Об этом рассказчик не говорит. Не сообщает даже, была ли она филистимлянкой, как другие Самсоновы женщины. Зато она — первая женщина в этом повествовании, у которой есть имя, потому что Самсон любит ее. Но где они встретились? Что он нашел в ней? Сказать невозможно. И нельзя узнать ни как он ухаживал за ней, ни чем она отличалась от прочих и почему на сей раз он полюбил по-настоящему, ни, самое главное, что значит умолчание обо всем, что касается чувств Далилы к Самсону?
40
Написание имени Далилы как «Далида» — ошибка русского перевода Библии, закрепленная традицией. — Примеч. ред.
На такие подробности библейский рассказчик скуп. Его интересуют лишь деяния и свершения, и в данном случае он поступает, как и раньше, когда от слов: «И родила жена сына, и нарекла имя ему: Самсон. И рос младенец, и благословлял его Господь», — сразу перешел к: «И начал Дух Господень действовать в нем в стане Дановом, между Цорою и Естаолом», перескочив через детство Самсона и отбросив много любопытных для нас деталей. Как воспитывали этого необычного мальчика, какими были его детские проказы (удушал ли он змей, как Геракл? Боролся ли с кабаном, как Одиссей?), кто были его товарищи или, как подсказывает нам сердце, каким он был одиноким? Ничто из этого нам не известно; не знаем мы и о братьях или сестрах, которые могли родиться у его отца и матери следом за ним, но были бы обыкновенными детьми обыкновенных родителей.
Так же и в рассказе о Далиле нет ни одной детали, которая позволила бы читателю с облегчением перевести дух; напряженность повествования снова нарастает: «К ней пришли владельцы Филистимские и говорят ей: уговори его, и выведай, в чем великая сила его и как нам одолеть его, чтобы связать его и усмирить его; а мы дадим тебе за то каждый тысячу сто сиклей серебра».
В посвященных Самсону многочисленных произведениях литературы, живописи, музыки и кино [41] есть попытки представить Далилу трагической фигурой, которая не желала причинить зла Самсону и даже терзалась из-за того, что с ним стало, когда она его выдала. Такова трактовка Ван Дейка в его картине «Самсон и Далила»: Самсон смотрит на Далилу душераздирающим взглядом, когда ворвавшиеся в комнату филистимляне хватают его, а на обращенном к нему лице Далилы странная смесь удовлетворения от содеянного с печалью и состраданием. Рука, протянутая к его лицу, — это жест прощания, отказа от Самсона, но одновременно и сострадания.
41
Подробное исследование отражения образа Самсона в мировом искусстве и культуре дается в книге Давида Фишлова «Косы Самсона» (изд-во Хайфского университета и изд-во «Змура-бетан», Израиль, 2000). — Примеч. автора.
Однако текст Ветхого Завета опровергает такую трактовку характера и поступков Далилы. Действия Далилы никоим образом не свидетельствуют о любви; а Самсон любит эту жестокую женщину, эту изменницу. Возможно, именно эта предательская жилка в ней ему и нравится. [42] А потому здесь читателю придется смягчиться и значительно расширить свои взгляды на любовь: возможно, что именно жестокость Далилы и ее почти неприкрытая жажда навредить ему будят в Самсоне извращенное влечение к ней, которое сильнее всех прежних влечений; возможно, именно поэтому теперь в нем пробудилась любовь.
42
См. статью Илана Коца «Самсонов комплекс» («Беседы», т. 3, выпуск 2, 1989). — Примеч. автора.
Но в этом объяснении, основанном на его навязчивой тяге к чужому предательству, есть что-то настолько безысходное, настолько сковывающее и лишающее Самсона всякой внутренней свободы, что параллельно с этой версией мы попробуем поискать другую трактовку или подождем немного в надежде, что рассказ сам приведет нас к ней.
Далила, подстегиваемая посулами «владельцев Филистимских», связывает Самсона и пытает его, двусмысленно с ним заигрывая. На первый взгляд, они вместе с Самсоном выясняют, в чем секрет его силы и как его можно связать, чтобы он не сумел высвободиться, «…если свяжут меня семью сырыми тетивами, которые не засушены, то я сделаюсь бессилен и буду как прочие люди», — говорит ей Самсон, развалившись в постели во весь свой великанский рост; может быть, он намекает на семь своих кос, ухмыляясь при этом.
Эротические утехи — это вопрос вкуса; ему, видимо, хочется, чтобы вязали его веревками влажными, незасушенными. Далила тут же доносит об этой его прихоти филистимлянам. Они передают ей в комнату все необходимые атрибуты, и она связывает Самсона влажными веревками. Все это время, как мы помним, один из филистимлян «скрытно сидел в спальне», и это очень яркая иллюстрация полного смешения в жизни Самсона, где интимное переплетено с прилюдным, любовь — с изменой.
И вот Самсон накрепко связан и спутан по рукам и ногам. Далила кричит ему (или шепчет?): «Самсон! Филистимляне идут на тебя». И Самсон играючи разрывает тетивы, «как разрывают нитку из пакли, когда пережжет ее огонь». «Все ты обманываешь меня и говоришь мне ложь», — упрекает его Далила. Продолжая с поразительным хладнокровием опутывать его паутиной лжи, она обвиняет во лжи его самого. А у самой глаза, наверное, так и стреляют в сторону засады, а затем снова впиваются в Самсона: скажи мне правду, чем тебя связать?
Самсон (блаженствуя на спине? с наслаждением потягиваясь?) предлагает другой вариант: «…если свяжут меня новыми веревками, которые не были в деле, то я сделаюсь бессилен и буду, как прочие люди».
«Сделаюсь бессилен», — говорит он, то есть: ослабну, «уступлю» — согласно версии Радака. [43]
Далила не мешкает ни минуты. Тут же берет новые веревки, толстые и крепкие, связывает его ими и вновь говорит ему: «Самсон! Филистимляне идут на тебя!» Засада в комнате натянута, как тетива, — готова в мгновение ока вскочить и броситься на Самсона. Но Самсон легким движением разрывает и эти веревки, будто нитки.
43
Радак — сокращенное имя рабби Давида Кимхи, известного толкователя Торы (1160–1235). — Примеч. перев.
«Все ты обманываешь меня, — вновь упрекает его Далила, — и говоришь мне ложь; скажи мне, чем бы связать тебя?» Самсон прекрасно понимает, что она все время повторяет прежние вопросы, не собираясь отступать, «…если ты воткешь семь кос головы моей в ткань и прибьешь ее гвоздем к ткальной колоде, — говорит он ей, — то я буду бессилен, как и прочие люди». Кто может угадать, что мелькнуло в его глазах? Но произнесенные им слова приоткрывают нечто новое: до сих пор он разговаривал с ней несколько иначе. «Если свяжут меня», — говорил он ей дважды, избегая указать, кто причинит ему зло. Но в этот момент он обращается прямо к ней: «Если ты воткешь, — говорит он ей; если ты, Далила, воткешь семь кос головы моей»…
Только сейчас читатель узнает о волосах Самсона, что они заплетены в семь кос. Что-то в этой детали дает нам понять, что Самсон любил свои волосы, ухаживал за ними, тщательно разделял на пряди и заплетал косу за косой… Тот, кому доводилось отращивать длинные волосы, знает, как трудно без посторонней помощи за ними ухаживать; и сейчас, за минуту до того, как эти "роскошные косы будут сострижены женщиной, вспоминается другая женщина — мать Самсона, которая помогала ему разделять их на пряди, заплетать, расчесывать, завивать и мыть, когда он был ребенком.
Самсон задремал. Быть может, притомился, занимаясь любовью, или что-то в нем надломилось. Но Далила трудится без отдыха. Она ткет, сплетая его косы с основой, прикрепляет их к ткальной колоде, чтобы держались покрепче, и вновь, в третий раз, говорит ему: «Филистимляне идут на тебя, Самсон!» И Самсон просыпается и одним взмахом руки выдергивает колоду вместе с тканьем.
Тут стоит напомнить, что рассказ о жизни Самсона весь перевит бесконечными узлами и веревками: в нем и связанные между собою лисицы, и новые веревки, которыми жители Иудеи вяжут его самого, и сырые тетивы, и косы, что вплетены в ткань; вновь и вновь возникает желание Самсона связывать и быть связанным да еще и схваченным.