Лягушка на стене
Шрифт:
— Ну, я пойду, — сказал лаборант. — Профессор заждался.
И он скрылся в кустах.
— Это свой, не выдаст, — услышал я оттуда его голос— Но надо быть бдительным: вокруг охрана и патрули. — Миша с явным наслаждением играл роль сталкера. — Так что все остается по-прежнему — предельная осторожность, быстрота, маскировка и четкое выполнение моих команд. А теперь перебежками, — голос Миши вновь приобрел ефрейторские интонации, — во-о-он к тому леску — марш!
Я не выдержал, сошел с дороги, продрался через березняк, растущий на обочине, и вышел на бывшее поле. Приятно ведь посмотреть, как гоняют начальника. В поле, как заяц, вернее, как исполинский кенгуру, пригнувшись рослой фигурой к земле, скакал со своим «Ремингтоном»
— Ниже пригнуться, еще ниже. А теперь быстро! Вперед! Бегом! Марш!
Когда я выходил из зоны, уже другой милиционер, но тоже в марлевом респираторе, сверил номер моего бинокля и фотоаппарата с утренней записью в журнале.
— Где работали? — спросил он.
— Да недалеко — в Городищах.
— Все ясно, — протянул милиционер, у которого мысль текла только в криминальном русле. — За самогонкой ездил. Поаккуратней с ней, — посоветовал он неофициальным тоном. — Она ведь у них тоже фонит — радиоактивная. Ведь из местного буряка гонят и не очищают. Йода не кладут.
Стругацкие ничего не придумали. Зона есть зона.
ЛЮБЕРЦЫ
Рядом с Москвой есть удивительное место — настоящий птичий рай. Кого только не встретишь весной на тамошних водоемах: разных чаек и поганок, уток и куликов, а в зарослях ив по берегам поют варакушки и овсянки, стрекочут камышевки. И этот орнитологический заказник находится совсем рядом — у станции Люберцы. И народу там почти не бывает, никто пернатых не беспокоит, хотя территория и не охраняется. А причина малолюдности простая — запах. Вернее, вонь.
Поэтому не заинтересованному в науке орнитологии человеку там трудно находиться — уж больно смердит от этого места, где производится очистка сточных вод со всей Москвы. Здесь в неглубоких прямоугольных искусственных водоемах-картах прожорливые одноклеточные уплетают все, что приносит им щедрая московская канализация, перерабатывая эти дары в плодородный ил.
Вот здесь-то и изучал птичье население мой приятель Ваня. Шел он раз приятным солнечным летним деньком, вдыхал свежий аромат Люберецких полей орошения (так официально называется эта канализационно-очистительная местность), отмечал в блокноте таких же, как и он, индифферентных к запаху птичек. И вдруг заметил Ваня впереди двоих человек.
«Вероятно, тоже натуралисты», — решил он и пошел вперед, рассматривая пернатых в бинокль и внимательно прислушиваясь к их голосам. Он очнулся от наваждения лишь тогда, когда оказался рядом с любителями природы. Парочка (а это были юноша и девушка), совершенно не обращая внимания на бредущего орнитолога, курила и мирно беседовала, глядя на зеленоватые, пенящиеся зловонные массы. Сосредоточенный Ваня так бы и прошел мимо, не заметив ничего необычного в облике этих любителей острых обонятельных ощущений. Но молодой человек привстал, щелчком послал окурок в водоем, отчего с хлопком взорвался поднявшийся со дна метановый пузырь, и потянулся. Он был одет в очень красивую сине-желтую короткую нейлоновую куртку, и лицо его украшали роскошные солнцезащитные очки. То, что на юноше больше ничего не было, Ваня обнаружил, когда молодой человек не торопясь пошел к бережку.
Орнитолог поравнялся с юной леди, решив выяснить, какая же часть туалета отсутствует у нее. И обнаружил, что одежду девушки составляет дымящаяся в углу рта сигарета марки «Мальборо». Навстречу Ване по дамбе двигался юноша, уже размявший свои члены. Он по-прежнему не обращал на исследователя канализационных птиц никакого внимания. Только сейчас
Судьба в тот день была благосклонна к Ване и подарила еще одну неординарную встречу. Молодой человек без трусов и с оригинальным галстуком-бабочкой и его несомненно сексапильная подруга, оба с явным нарушением обоняния, остались далеко позади. Орнитолог снова сосредоточился на птичках. Из кустов запела незнакомая Ване камышевка, и вооруженный биноклем испытатель природы, прячась за дамбой, стал красться к ней. Ваня начал медленно приподнимать голову над насыпью в надежде рассмотреть неведомого певца.
В это время в четверти метра от его головы из сухой глиняной тропки вверх взвился кремовый фонтанчик, и тоскливый звук отрикошетившей пули исчез в небесной сини. Вторая пуля легла чуть дальше. Более мудрой оказалась птица: она смолкла и улетела прочь. За ней опомнился и Ваня и плюхнулся за спасительную насыпь. Пули, как капли мелкого дождя, с периодичностью в несколько секунд продолжали прыгать по гребню дамбы. Так под огнем неведомого террориста Ваня пролежал несколько минут. Когда стрельба стихла, он под защитой насыпи пробежал в сторону метров пятьдесят и, уже чувствуя себя в относительной безопасности и спрятавшись за кустом, стал в бинокль выискивать лесных братьев. Скоро он нашел их. Прямо напротив дамбы, за которой лежал Ваня, расположились двое — вероятно, отец с сыном. У отца в руках была мелкокалиберная винтовка. Он зарядил ее и отдал оружие отпрыску. Тот открыл огонь по мишени, поставленной там, откуда только что так счастливо уполз Ваня.
Только что началась перестройка. Мафия ковала молодые кадры.
НАШЕСТВИЕ
Лет двадцать назад поздней осенью и зимой на московских улицах можно было встретить странных молодых людей. По Садовому кольцу, в самом центре города, у ГУМа, ЦУМа, на Красной площади стояли парочки — гомо- или гетеросексуальные, в зависимости от произвола их начальника. Один из членов этой группы обязательно держал в руках записную книжку, другой, задрав голову, смотрел в темнеющее небо и, казалось, находясь в трансе, шептал бессвязные наборы цифр. Так продолжалось около часа. Пешеходы, которые в сумерках спешили по своим домам, как и все жители крупных городов, мало смотрели по сторонам и не замечали ни контактера, ни его помощника. Лишь изредка граждане с развитым чувством наблюдательности подходили сбоку, прислушивались к бормотанию уличного шамана, вперившегося глазами в вечернее небо, в котором мелькали силуэты летящих птиц, всматривались в тексты заклинаний, которые торопливо записывал за гуру его адепт, пожимали плечами и шли домой — к теплому телевизору с программой «Время».
Позднее сведения, нашептанные в разных концах Москвы, обрабатывались в мозговом центре, и наконец результаты сумеречных бормотаний десятков людей обретали зрительные образы.
И вот однажды вечером в аудитории одного из московских вузов собрались все участники этого странного братства. Посвященные расположились вокруг стола, на котором лежала подробная карта города. На карте Москвы был отображен результат полученных разведданных. Жирные черные стрелы тянулись со всех сторон к Москве из пригородов, ближайших поселков и лесопарков. Одни шли по главным магистралям через весь город и своими остриями сходились в одном месте — в сердце столицы, в Кремле. Другие двигались по Ленинским горам — в сторону правительственных дач и к малолюдным местам.