Шрифт:
У Соколовых не было проблемы пристроить собаку на время отпуска. Когда они уезжали, в их квартире поселялся Олег, в прошлом аспирант, а ныне коллега Михаила Соколова. Олегу, тридцатилетнему холостяку, научному работнику, который живет вместе с мамой, папой, бабушкой, разведенной сестрой и племянником, в радость хоть на время съехать из семейного общежития. Из обязанностей – только выгуливать два раза в день пса и кормить. Мощный кобель породы немецкая овчарка был совершенно испорчен. В том смысле, что никого не охранял, про службу понятия не имел. С щенячьего детства заласканный до крайности дочерьми Соколовых, он растерял агрессивность и превратился в большую декоративную собачку. Вроде болонки, но в обличии немца. И даже гордое паспортное имя Лорд утратил. Лорда звали Лялькой. Он нисколько не страдал от того, что не довелось служить на границе, гоняться за преступниками, вынюхивать наркотики в багаже аэропортов и спать в холодном вольере. Лялька был доволен сытой жизнью, знал команды «ко мне», «лежать», «место», которые исправно выполнял и которых вполне хватало для мирного пребывания в семье доктора биологических наук Соколова Михаила и кандидата тех же наук Соколовой Ирины, а также их двух дочерей, семи и десяти лет. Михаил Соколов, правда, обучил Ляльку выполнять номер: «Как наша мама ругается?» Услышав эти слова, Лялька начинал противно скулить и погавкивать. В отместку Ира Соколова закрепила у пса команду «Пьяный папа». Лялька падал на спину и дрыгал лапами. Все это говорит о том, что Лялька был умным псом, выращенным в парниковых условиях. Впрочем, речь не о воспитании собак. Наша история начинается с того момента, когда семейство Соколовых отбыло на турецкий курорт, и в квартиру заселился Олег.
Его образ жизни был далек от монашеского, и не чужды плотские утехи. Да и против женитьбы как способа оформления отношений Олег не имел ничего против. Но вставал квартирный вопрос, который уж не просто испортил москвичей, а загнал в тупик. Из тупика всегда есть выход – топать назад. Для Олега «топать назад» означало бросить науку, податься в бизнес, заработать на квартиру или, по крайней мере, получить должность, которая позволит взять ипотечный кредит. Олег бросать науку не хотел. Он любил свою работу, жил ею, у него были планы, идеи, теории. Он не мог существовать без драйва – жгучего интереса к любимому делу. Пробовал, не получилось: чуть не умер от скуки в фармацевтической компании на денежной работе. Чувствовал почти физически, как покрываются плесенью мозги. Спасибо Соколову, взял обратно в институт. Олег принадлежал к тем редким людям, у которых адреналин вырабатывается, когда глаз прилип к окуляру микроскопа, а на совещаниях по разработке корпоративной политики гормон вообще не вырабатывается. У него дрожали руки в предвкушении итогового опыта на крысах, но Олег засыпал при разговорах о денежных потоках, капиталах и выгодных
Олег и Лялька возвращались с прогулки теплым летним вечером. Хотя часы показывали девятый час, на улице было еще светло, во дворе играли дети, на лавочках сидели мамаши и пенсионерки. Неожиданно дорогу Олегу перегородила молодая женщина. Она была взволнована, тыкала пальцем то в Олега, то в собаку и, заикаясь, произносила местоимения:
– Это вы! Это он! Вы! Он!
– Мы, – благодушно ответил Олег. – А в чем дело?
– В том, что у нас беременность!
– Поздравляю!
– Издеваетесь? У меня собака породы ретривер.
На лице девушки было написано крайнее возмущение, причина которого была Олегу недоступна. Но девушка смотрела с таким вызовом, словно требовала отдать долг. Ему не оставалось ничего, кроме как развести руками. Эту девушку Олег видел впервые и не одалживался у нее.
– Не нужно хлопать глазами и разводить руками! – продолжила возмущенные и невразумительные речи девушка. – Вы должны нести ответственность!
Олег забавлялся разговором. Ненормальная молодая женщина была очень симпатичной. И ей шло волнение – казалось, что она вся, от кончиков русых волос до голых пальцев ног, выглядывающих из босоножек, тихо вибрирует. Смешно раздувается носик, дрожат губы, волнующе подрагивает грудь за тонкой тканью платья, и слабый ветерок, играющий с юбкой, точно специально усиливал эффект трепетного возмущения. Обычно девушки идут по жизни закованными в невидимую скорлупку, с неприступно-отстраненным выражением лица и со взглядом в никуда. Но когда переживают сильные эмоции, скорлупка дает трещину, и можно рассмотреть истинное лицо. Бывает, что за симпатичной броней оказывается неаппетитная сердцевинка, а то и вовсе пустышка. Но у девушки, которая требовала от Олега нести какую-то ответственность, внутренне ядрышко было очень милым.
– Я нести? – переспросил Олег с улыбкой.
– Вы и ваш пес, – подтвердила девушка. – То есть вы за него, то есть вместе с ним, – запуталась она.
– А! – наконец, сообразил Олег. – Лялька вашу собачку… как бы это сказать… осеменил?
– Никакая ни Лялька, а ваш немец. Мою девочку… – она тоже затруднялась подобрать правильное слово, – покрыл, я сама видела, не успела прогнать, думала, пронесет, но все случилось.
– Его зовут Лялька, – представил Олег пса. – А вашу как?
– Стеша, Стефания.
– Красивое имя.
– Не уводите разговор в сторону! Скоро родятся щенки. Знаете их сколько? Стеше делали УЗИ, пятеро! Беспородных! Что я буду с ними делать? Мы вообще не собирались вязаться, и Стешеньке всего два года.
Олег изо всех сил старался не улыбаться. Девушка нравилась ему все больше и больше, а ее претензии были до наивности смешны.
– Как же ты так, Льлька? – попенял он собаке. – Извиняюсь, он ссильничал Стешу или по обоюдному согласию?
– Она не сопротивлялась, – вынуждено призналась девушка. – Но это не имеет значения!
– Старик, может, ты пьян был? – спросил Олег пса и тихо повторил: – Папа пьян.
Лялька послушно упал на спину и принялся дрыгать ногами, кататься из стороны в сторону. Олег расхохотался.
– Видите, он сожалеет.
Но девушке было не до смеха:
– Не устраивайте цирк! За то, что случилось, в равной степени ответственны и Стеша, и этот Лялька. Придумать же такое имя здоровой овчарке! Следовательно, ответственны их владельцы. В человеческом обществе отцы несут ответственность за незапланированных детей.
– И у людей с эти делом туго, без судов не обходится, а уж среди собак! Как вы себе представляете ответственность Ляльки? Алименты он что ли должен выплачивать?
– Вот именно! – подхватила девушка. – Я второй месяц изучаю этот вопрос, прошерстила Интернет и со специалистами консультировалась. Когда происходит плановая вязка, то с кобелем расплачиваются щенками, они называются алиментными. Забирайте всех Стешиных в виде алиментов. До месяца мы их подрастим, конечно, – милостиво договорила девушка.
Олег представил Иру и Мишу Соколовых, которым преподносят пять маленьких щенков-бастардов. Хотя дочери Соколовы будут, конечно, в восторге.
– Что будет с мамой, когда твои алименты в доме нарисуются? – спросил он пса. – Мама заругается.
Лялька сделал печальную морду, повернув голову набок, подняв нос кверху, разинул пасть и протяжно заскулил, завыл, залаял. Это было точно к месту и очень смешно. Даже девушка улыбнулась:
– У вас умный пес.
– Строго говоря, он не мой. Присматриваю за Лялькой в отсутствии хозяев. Пес выдающийся, с генами жениха вашей Стеше повезло. А почему нам всех щенков, а не поровну? Пять на два не делиться, – почесал Олег затылок, как при сложной задачке. – Проблема! Не обсудить ли ее нам в другой, спокойной обстановке? – кивнул он на дверь подъезда.
Олег не рассчитывал, что девушка быстро согласится и согласится ли вообще подняться в квартиру, однако хозяйка беременной Стеши кивнула и направилась к дверям. Олегу было невдомек, что девушке хотелось узнать точный адрес – куда доставлять приплод.
– Как вас зовут? Меня – Олегом.
– Валерия, Лера.
Олег рано радовался, за порогом квартиры, оглянувшись по сторонам, удостоверившись по деталям обстановки, что здесь живут благополучные граждане, Лера вдруг заторопилась домой. Мол, забыла, что у нее есть неотложные дела, и Стеша еще негуляна.
– Как же так? – расстроился Олег. – Мы с вами не обсудили деталей усыновления, то есть усобачивания. Сейчас быстро покормим Ляльку и сами попьем чайку. Есть потрясающее печенье моей бабушки. Она готовит на всю нашу многочисленную семью, но никогда не придерживается строгих рецептов. Потому что кулинария должна быть творчеством, вдохновением. В противном случае, многочасовое простаивание на кухне превращается в рабство. Посуду бабушка, кстати, мыть терпеть не может. Какое творчество в мытье посуды?
Олег трындел про бабушку и мягко подталкивал Леру к кухне. Если человек говорит о бабушке, то есть смутная гарантия, что этот человек не насильник, к которому ты забрела по ошибке. Впрочем, Олег не лукавил, когда рассказывал про бабушкины кулинарные опыты – то выдающиеся, то совершенно несъедобные. Он упомянул про сестру, племянника, маму с папой. Ни дать не взять – облагороженный большим семейством культурный молодой человек.
Олег прикидывал: хватит ли бабушку склонять, расслабилась ли девушка – когда она спросила, наблюдая за Олегом, насыпавшем в миску Ляльки гранулы корма:
– Вы сухим кормите?
– Мы да. А вы?
– Варю. На бульоне из куриной кожи, она выгодная – десять рублей килограмм и дает хорошую наваристость. Добавляю рис, гречку, овощи. Потом непосредственно в миску замешиваю мясо – обрезь, которую покупаю на рынке.
– Непосредственно? – переспросил Олег, делая вид, что его интересует собачье питание. – А в чем преимущества?
Лера принялась подробно объяснять разницу между натуральным кормлением и сухими смесями. Она подробно, по книгам и сайтам в Интернете, изучила взращивание собак. Олег ага-агакал и да-дадакал, заваривая чай, накрывая на стол. Бабушкиного печения на самом деле не имелось, но за него вполне могло сойти магазинное овсяное, пачку которого Олег приметил в кухонном шкафчике. С продуктовыми запасами Соколовых Олег обошелся мародерски. Открывал банки консервов: с морскими деликатесами, маринованными огурчиками, паштетами, оливками, молодыми бамбуком и кукурузой – все метал на стол. Потому что из собственных яств имел только колбасную нарезку, сыр и бутылку вина, купленные по дороге с работы. Девушку надо накормить, хотя лучше бы подпоить. Леру он ловко вывел на рассказ о любимой собачке. И пока Олег хлопотал, она вспоминала, как в детстве мечтала о лопоухом питомце, но смогла себе позволить завести собаку только сейчас, как покупала Стешу, как та росла, какая она умная, ласковая, все-все понимающая.
В словах, произносимых Лерой, в теплых интонациях ее голоса, безошибочно угадывался комплекс молодой женщины, которой следовало бы заботиться о собственном ребенке, а не о собаке. Но в данный момент Олега не интересовал материнский потенциал девушки Леры. Олега заботило, как ловчее предложить ей выпить вина. Получилось неуклюже.
– Застолье начинается, – обвел он руками стол. – Как насчет аперитива? Хорошее испанское вино?
Лера будто очнулась. Посмотрела на стол, уставленный открытыми баночками с консервами, тарелками с колбасой и сыром с удивлением – так, словно не Олег последние пятнадцать минут метел на стол, а чудесным образом раскрылась скатерть-самобранка.Потом Олег откроет в Лере удивительную способность сосредотачиваться на одном предмете при полном забвении других. Если Лера взялась пересаживать комнатные цветы или чистить аквариум, то у Леры обязательно убежит суп на плите или сгорят котлеты. Лера полностью погружалась в дело, которым занималась, и выполняла его с излишней тщательностью. Если она о чем-то рассказывала, то приводила массу деталей и, откровенно говоря, становилась занудливой. Лера была: неравнозначные плюс и минус, сочетание углубленного вникания в занятие при полном отрешении от остального мира. Минусы и плюсы постоянно менялись местами, который из знаков выйдет на первое место, предугадать невозможно. Олег был иным. Совершенно безалаберный в бытовом плане, но педант в науке. Он не знал, сколько у него рубашек, есть ли чистые носки, сколько поездок осталось на метрополитеновской карточке. Но его рабочее место и журнал испытаний находились в идеальном порядке. Файлы в его компьютере подчинялись строжайшей дисциплине. Он изводил помощников-лаборантов требованиями соблюдать протоколы фиксирования опытов и мог своими криками довести до слез практикантшу, которая перепутала предметные стекла для микроскопа в опыте, большого значения не имеющего. В отличие от Леры с ее плавающими плюсами и минусами, у Олега был большой плюс в работе и маленький в быту. Хотя, скорее, с практической точки зрения, большой минус в быту и маленький плюс в работе. Но в этой кутерьме знаков Лере и Олегу еще требовалось разобраться. На кухне Соколовых они только знакомились друг с другом.
Вытащив глаза на стол, заставленный банками и тарелками, Лера договорила сагу о любимой собачке:
– Стеша линяет два раза в год, перед течкой. Зачем столько еды?
– Я страшно голоден, – сказал Олег. – А вы? Ужин без свечей, но от чистого сердца. Вина? Нет? Хорошо. Просто налью в стаканы. Давайте кушать, пожалуйста! Не доведите бедного кандидата биологических наук до голодного обморока. Колбаски положить, оливки? Прекрасно подходят к белому вину. Пробуйте.
Лера не стала ломаться и принялась за еду, вино также отпробовала. За ужином Олег выяснил, что Лера работает конструктором-технологом на меховой фабрике и узнал о свойствах разных звериных шкурок и способах их раскройки. Олега никогда не интересовали меха, но слушать Леру, которая обо всем рассказывала с усердием девочки-отличницы у школьной доски, ему было приятно. Лера в свою очередь спросила, правильно ли она услышала, что Олег кандидат биологических наук? Правильно, кивнул Олег. И чтобы пояснить Лере, чем именно занимается, начал издалека: рисовал на бумаге спирали ДНК, объяснял, что дала расшифровка генома человека, и с какими рецепторами на клетках белков он проводит эксперименты. Лера умела слушать, опять-таки с вниманием девочки, которая хорошо учится в школе и всегда слушает объяснение учителя. Если Лера чего-то не понимала, то испуганно хмурилась, брови сдвигались, и в глазах появлялась растерянность. Тогда Олег возвращался к предыдущему тезису и старался проще его растолковать.
Они проболтали почти до полуночи, когда Лера вдруг ойкнула и схватилась за голову:
– Родителей нет дома, они на даче.
Фразу можно было растолковать как лестный намек. Но зачем куда-то мчаться, когда находимся в пустой квартире? Кроме того, Лера, переполошившаяся, бегущая к выходу никак не подходила на девушку, завуалировано намекающую на продолжение отношений.
– Стеша не гуляна! – твердила Лера. – Ой, мамочки! Сидела, болтала, ужинала, когда моя собака страдает. Я негодяйка бессовестная, подлая. Да где же здесь дверь?
Лера запуталась в коридорах, металась по квартире и никак не могла найти выхода. За относительно короткий срок, несколько часов, Олегу случилось увидеть Леру в разных эмоциональных состояниях: в гневе, в раздражении, в спокойной беседе, рассказывающей и слушающей, хмурой и веселой. Теперь – в панике. Лера напоминала запутавшегося в лабиринтах милого зверька. Точнее – мать зверька, которая ищет путей спасения, чтобы помчаться к детенышу. И во всех настроениях Олегу нравилась Лера. Он чувствовал в груди, у сердца, непонятное жжение и цапанье, точно разъедается панцирь, за которым находится нечто и самому Олегу неизвестное.
– Спокойно! – призвал он девушку. – Сейчас выгуляем Стешу.
Олег взял Леру за локоть и повел к двери. Он впервые прикоснулся к Лере, и этот невинный контакт многократно усилил внутренние загрудинные ощущения. Легкое царапание скребка превратилось в громкую дробь отбойного молотка.
– Лялька, на выход! – хрипло скомандовал Олег.
– Спасибо, не надо меня провожать, мы сами, – отказывалась Лера. – Я близко живу, через два дома. Уже поздно, не беспокойтесь…
– Вот именно, поздно, – с трудом Олег возвращал голосу привычное звучание и пристегивал поводок собаке. – Папане не вредно будет маманю проведать. А то, понимаешь, мавр нашелся. Мавр сделал свое дело. Нет, голубчик, за удовольствия надо расплачиваться. Не ожидал? А мы тебя мордой да в старый грех. Все по-людски. Теперь у собак по-человечьи, хотя у людей по-прежнему бывает по-собачьи…
Олег молол чепуху, распекал Ляльку, пока шли к дому Леры. Хотел замаскировать свои чувства, не имевшие ничего общего с собачьими свадьбами. Или напротив, сходные? Ведь у собак все просто, без ухаживаний и долгих кружений. Но тогда придется констатировать, что мужики недалеко ушли от псов, в то время как женщины сильно вырвались вперед. Олег размышлял об этом, поджидая Леру около ее подъезда. В те несколько минут, которые Лера отсутствовала, ему удалось вернутся в нормальное состояние, подавить гормональный всплеск.Беременная Стеша представлялась Олегу собакой с громадным раздутым животом. Но любимица Леры выглядела только чуть полноватой, что на фоне раскормленных городских псов не выбивалось из общего ряда. Стеша действительно была хороша. Большие карие глаза, одновременно беззащитные и чувственные, как ни странно звучит, по-женски сексуальные. Лерин папа говорил, что у Стешки глаза актрисы Фатеевой и актрисы Хитяевой вместе взятых. Не глаза, а погибель. Слишком рыжая для породы голден ретривер длиннокудрявая шерсть, по словам Леры, не соответствовала российским стандартам. Но голден – «золотистый» в переводе с английского. А золото, как известно, рыжее. Стараниями отечественной собачьей мафии, как опять-таки рассказала Лера, приветствовался блеклый окрас «голденов», напоминавший давно нестиранное постельное белье. Посему Стеша не имела вариантов с завоеванием медалей на собачьих выставках. Впрочем, из нее и не собирались делать денежный станок по производству элитных щенков. Стеша понесла нечаянно, по любви, если так можно назвать зов природы. Однако если бы собакам выдавались медали за любовь к людям, за послушность и покладистость, за невероятное понимание: хочет с тобой человек играть или оставь его в покое, отправляйся в свой угол – то Стеша была бы чемпионкой из чемпионок. Деликатности и такту Стеши Олег не переставал удивляться. Приписывал это воспитанию, Лериной заслуге, но Лера отрицала, говорила, что по воспитанию Стеша должна была бы быть избалованной капризулей. А Стеша как глядела со щенячьего детства, так и глядит на Лериных маму, папу и на главную хозяйку своими чарующими глазами: что ж вы такие недотепы, смотреть да смотреть за вами надо. Кстати, у Стеши был низкооткавный лай, намного более грозный, чем брехня Ляльки. Когда Стеша разевала пасть, то люди приседали от страха, а псы прижимали уши и хвосты.
Очарование Стеши Олег рассмотрел не сразу, а за время их прогулок – по утрам и вечерам. Лера выходила со Стешей, Олег – с Лялькой. Поводов для встречи искать не требовалось. После вечерней прогулки ужинали – в квартире Соколовых или у Леры, которая, вроде бабушки Олега, могла приготовить потрясающее картофельное пюре с сыром и при этом отличное мясо зажарить до твердости подошвы.
Собачья тема, особенно в начале их прогулок, доминировала. Лялька, в первую прогулку поздней ночью, как только увидел Стешу, пулей вылетевшую из подъезда и присевшую на газоне, обмяк. Кружил вокруг и поскуливал. В последующие дни не оставлял попыток завоевать расположение Стеши, которая огрызалась и не подпускала к себе кобеля с его вульгарными попытками обнюхать у нее под хвостом. Это выглядело так, будто Лялька помнит акт нечаянной скоротечной любви, а Стеша забыть о нем забыла. Что никак не вязалось со статусом беременной. Очевидна разница с людьми: вязка для продолжения рода у собак не предполагает дальнейшей ответственности кобеля. Пошел вон! До очередной течки. На это Олег указывал Лере. Лера говорила, что не следует слишком много требовать от собак. Интересное дело, притворно возмущался Олег: от кобелей требовать можно, а от собачьих дам – нельзя. Где справедливость? Хотя Олег никогда не говорил прямо, что, мол, алиментных щенков заберем, Лера считала вопрос решенным.
У Олега почти случайно получилось научить Ляльку команде «будут дети». Пес как-то лег на живот и закрыл голову лапами. Возможно, у него просто чесались уши.
– Да, Лялька, это называется «будут дети». Понял? Возьми сухарик.
За несколько дней Олег закрепил номер, который Лялька отлично выполнял. Как известно, немецкие овчарки не выступают в цирке, потому что имеют нетеатральный экстерьер и должны нести службу: вынюхивать, выслеживать, охранять, догонять и хватать. Все эти породные качества в Ляльке благополучно убили, превратив его в семейного баловня, в ляльку. И то, что пес наступил на горло собственным инстинктам, говорило, по мнению Олега, о его большой душе. С тем, что собаки имеют душу, Лера была горячо согласна.
Олег не первый раз оставался с Лялькой, и прежде были девушки, финальное развитие отношений с которыми приурочивалось к отпуску Соколовых. С очередной девушкой на подходе к отпуску Соколовых Олег расстался по-свински. Перестал звонить, пропал, забыл, вычеркнул из памяти. Когда она позвонила, забарабанила градом справедливых упреков, он едва вспомнил имя и неловко, хотя и забавно выкрутился:
– Малыш! У меня такие обстоятельства, не поверишь. Нежданно-негаданно два с половиной щенка, ребенка. Я понятия о них не имел. Но ведь обязан нести ответственность?Естественно, Олег не стал уточнять, что щенки – это натуральные собачьи щенки, Лялькино потомство, а не его собственное. Наукой врать правдиво: ни к одному слову не придерешься, а истина отсутствует – Олег овладел еще в юношеском возрасте. Иначе было не отвязаться от любящих и любимых мамы, бабушки, старшей сестры. Олег брал пример с отца, который научил его обращению с женщинами. Учил не проповедями, а собственным поведением. Отец был человеком тонким и добрым, точнее – боящимся нанести травму дорогому человеку. Почему, собственно, «был»? Он жив и здоров, третий десяток лет работает незаменимым страшим диспетчером на тепловой электростанции. Карьера давно зашла в тупик по причине незаменимости. Но из-за всепроникающего, ежесекундного женского прессинга у Олега с отцом так и не возникло настоящего мужского единения, своего общения, своих интересов на двоих. Какое гендерное сектантство, когда любящий женский взгляд и нюх в боевом взводе постоянно. Сейчас Олег и его папа наблюдали, как выживает внук-племянник, сын Олеговой сестры. Не вмешивались. Мужик, проверка на прочность: смотри, внимай, делай выводы. И отдельной строкой: бери пример.
– А-а-а-га-га, – растерянно протянула «Малыш», на последних «га-га» потерявшая интерес к Олегу, но все-таки уточнившая: – Половина ребенка? Это как?
– Сам мучаюсь и выясняю, Катя! – он вспомнил имя.
– Ну, пока!
– Будь счастлива, милая!Вместо легкодоступной Кати, выстоявшейся как набухший на дрожжах пирог, готовый отправиться в печь, появилась Лера. И с ней все было иначе. Неожиданная и прежде неведомая борьба противоположностей: Леру и хотелось соблазнить, и не хотелось – пусть бы оставалась нетронутой, вызывающей почти музыкальный внутренний трепет, словно в подвалах подсознания раскопали орган: надавили на педали, пробежали по клавишам, и полилась музыка… Олег ловил себя на высокопарных сравнениях, которые вслух не произнесешь – посчитают умалишенным трепетным придурком. Хотя прежде выступал хорошо воспитанным циником. Олег давно избавился от юношеского страха увидеть презрительную гримасу на лице девушки, под которую забивал клинья. Дадут тебе по морде или закатят глаза в предвкушаемой неге – разгадать было несложно. Одна-две осечки, три-и-далее успеха – вот ты и постиг науку обольщения. С Лерой, которая, не ведая того, рассеяла в пыль длинноногую очаровашку Катю, науки обольщения Олегу задействовать не хотелось, и было противно. Не форсируя события, Олег испытывал удовольствие отложенного удовольствия. «Веду себя как робкий гимназист, – думал он. – И в этом есть кайф, который вряд ли еще испытаю. Мое от меня не уйдет, но раньше времени оно мне не нужно».
Вернулись из отпуска Соколовы и Лерины родители с дачи. Свидания Олега и Леры переместились в центр города, теперь они не трусили с собаками на поводке к ближайшей площадке, а проводили время культурно – в кино, в кафе, на выставках, изредка – в театре. Смотреть хорошие известные спектакли Олег не мог себе позволить. Два билета стоили от восьми до двадцати тысяч рублей. Вылетишь в трубу с такими ценами на искусство. Студентка-вечерница, из рук вон плохо работавшая в группе Олега лаборанткой, неожиданно пришла на помощь. Интересы девушки лежали вдали от микробиологии, зато она имела в женихах будущего народного артиста и подсказывала, где и когда пойдут пьесы в исполнении студентов театральных вузов, состоятся международные фестивали молодежных театров. Одни постановки были удачны, другие не выдерживали критики, но на всех царил дух юности, чувствовалась энергия, бьющая через край, обстановка была куражной и несколько декадентской – чего не встретишь в профессиональных театрах.
Особенно Леру и Олега поразил концерт учащихся балетного училища. Ребята исполняли сцены из классических балетов. Некоторые танцовщики, не рассчитав силы, падали, однако зал их приветствовал подбадривающими аплодисментами. Прыжки, фуэте и прочие балетные движения и пробежки, названия которым Олег и Лера не знали, исполнялись не с отшлифованной техникой престарелых заслуженных артистов, а с детским задором. Обычным детям постоянно хочется бегать, этим детям на сцене – танцевать, танцевать и танцевать. Так, наверное, ставшие на крыло птенцы кружат в воздухе без цели, летают ради полета. А родители сидят в гнезде, которое покидают только по нужде в поисках корма, смотрят на малышню с грустной улыбкой. Хотя птицы, конечно, не улыбаются. Олег это знал точно, но в последнее время постоянно ловил себя на образах и сравнениях, подходящих для сентиментального графоманского романа.
Олег никогда не любил балет. Обычно действие на сцене напоминало ему гигантскую заводную игрушку со множеством женских фигурок на пуантах и в пачках и мужских в бесстыдных трико. Перетруженные ноги балерин, их размалеванные лица не вызывали у него восхищения или сексуального интереса, а только мысли о дрессировке, навеянные знаниями о том, как долог и физически труден путь этих каторжников из «Лебединого озера». Однако на студенческом концерте Олег первые поразился пластике юного человеческого тела, его гармонии, подчиняющей себе музыку. Или, напротив, музыка диктовала телу головокружительные полеты? Не важно. Кто разбирается в причинах удовольствия, получая это самое удовольствие? Происходившее на сцене не завораживало, не вгоняло в транс, о котором взахлеб рассказывали балетные фанаты, напротив – будоражило, веселило. Выйдя на улицу после концерта, Олег показал Лере свои руки – красные ладони, отбитые в горячих аплодисментах. А Лера, рассмеявшись, в ответ протянула ему свои ладошки, такие же пылающие.
Их оценки увиденных фильмов или спектаклей всегда совпадали. Хотя если бы Олег изредка был внимательнее и не торопился первым высказать свое мнение, он заметил бы, что у слушавшей его Леры, происходит какая-то работа ума, переоценка увиденного. Она не подстраивалась под его заключения, просто считала Олега истиной в последней инстанции, до которой ей надо расти и расти.
Так бывает только в начальный, бутонный, период любви. С какой стороны ни глянь на распускающийся цветок – кругом красота. Услышь Олег сомнения Леры, ударился бы в аргументы, доказывал свою правоту. И в итоге радовался бы силе своего убеждения. Если бы заметил, что Лера молчаливо воспринимает каждое его замечание как аксиому, то гордился бы еще более. Лера, в свою очередь, переживала ни с чем несравнимое чувство абсолютной уникальности своего избранника. Олег гений, тут нет сомнений.
Перемены в обоих заметили сослуживцы и коллеги. Кроме некоей расслабленности, задумчивости и улыбок без повода, наблюдалось также наличие специфических, прежде неотмечаемых знаний. Олег давал советы женской части коллектива, как выбрать меховое изделие хорошего качества. Лера на примере норок и соболей объясняла швеям разницу между генотипом, фенотипом и геномом. На что директор их маленькой фабрики сказал, что Лере пора замуж.
Заведующая соседней лабораторией не поленилась притащить на работу свою новую песцовую шубу, подсунуть ее Олегу с просьбой определить, были песцы в весеннюю или осеннюю охоту пристрелены, и как скоро эта шуба облезет, не лучше ли сдать обратно в магазин. Олег от такой бесцеремонности вначале опешил, а потом сказал с умным видом, что песцы искусственно выращенные, программа линьки у них сдвинута, на ваш век хватит. Словом, наговорил сорок бочек арестантов.
Лера как-то призналась Олегу:
– Я теперь живу как летаю на волшебных качелях счастья. Утром я радостно убегаю из дома, потому что вечером встречусь с тобой. А когда мы расстаемся, то я лечу домой в предвкушении новых веселых открытий к Стеше и щенкам.
Стеша благополучно родила пять щенков. Слепые и беспомощные, либо сосущие маму, либо спящие, они до четырнадцати дней напоминали головастых крысят бежевого цвета. Но через две недели у них открылись глаза, окрепли ножки и появился интерес к окружающему миру. Щенки росли стремительно, Лера поражалась: с утра до вечера, за десять часов которые их не видела, возмужали на двести грамм и несколько сантиметров. Загородка с бортиком из фанеры, сооруженная папой Леры – место обитания Стеши и приплода, в котором менялись подстилки из старых газет, перестала выполнять функции тюремной стены. Щенки становились на задние лапы, клали мордашки на бортик и смотрели душераздирающе: выпустите, дайте волю! Загородку убрали, щенки получили свободу и начался, как говорил папа Леры, «беспредел архаровцев». Щенки носились по квартире и, естественно, справляли нужду когда и где захочется, по младенчеству – часто. Они грызли мебель, обои, штукатурку под обоями, неосторожно оставленную обувь в прихожей, в горшках с комнатными растениями разрывали землю, стопку маминых журналов по кулинарии превратили в груду бумажного мусора. За ними невозможно было уследить, приструнить одного-двух получалось, но пятерых сразу – не удавалось. Наозорничав, щенки неслись к маме, устраивали под животом у Стеши борьбу за самый молоконосный сосок.– Такие маленькие, – говорила мама Леры, – а уже знают, что в первой слева сисе больше всего молока. Вот опять эта сися досталась Первашу.
– Этот не упустит! – с гордостью подтверждал Лерин папа, у которого Перваш – первый из родившихся щенков – ходил в любимчиках.
Дождавшись пока щенки насытятся, отпадут – теплой кучкой, переплетясь головками, лапками, хвостиками уснут – родители делили обязанности.
– Подотрешь, что нагадили? – спрашивала мама.
– Нет, ты убирай. Я Стешку выгуляю, а потом нам для архаровцев еще фарш в мясорубке прокрутить и творог сделать. Чтоб меня так в детстве кормили, как Лерка в своих Интернетах вычитала.