Шрифт:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Литературный наемник
Молодой журналист Антон Белугин лелеял мечту стать писателем. Забыть про поденщину в областной галете и создать произведение, которое оставит след в читательских умах и сердцах. Антон грезил о литературной славе и полагал, что имеет для нее все данные, а именно большой талант. Газетная статья живет один день, а хотелось оставить памятник если не на века, то на десятилетия. Еще больше хотелось сейчас, сегодня купаться в лучах популярности. Но журналистика давала средства к существованию, а писательская доля непредсказуема.
С другой стороны, возраст поджимал — Антону уже исполнилось двадцать шесть. Самая пора для славы, не в сорок же лет, стариком, известностью наслаждаться. Антон был хорошим репортером: умел раскопать фактуру, обладал бойким пером. Но из-за комплекса несостоявшегося писателя его часто заносило в литературные красивости, которые завотделом безжалостно вычеркивал. Статьи от этого становились только лучше, но Антону, естественно, казалось, что его режут по живому. Завотделом Олег Павлович периодически ложился в больницу с обострявшейся язвой желудка, Антон замещал его и давал волю своей беллетристической фантазии. В материале о нелегкой судьбе фермера появлялись «кроваво-красный закат» и «грозные фиолетовые облака, несущиеся над невспаханным полем», а в заметке про открывшуюся мини-пекарню свежие булки сравнивались с персями юной девы. Завотделом звонил в редакцию и просил остановить Белугу. Но его просьбы зам главного редактора игнорировал, потешаясь над залихватскими метафорами Антона Белугина, а главный редактор не всегда прочитывал весь номер, идущий в печать.
После статьи о реорганизации отдела внутренних дел милиционеры, с недавних пор переименованные в полицейских, грозили набить Антону морду. За портреты — Антон дал словесные портреты каждому из стражей порядка. Больше всех обиделся милицейско-полицейский начальник с «лицом Сократа, утомленного рутиной». Чем ему Сократ не угодил?
Антон раздумывал: броситься за помощью к Палычу, который уже выписался из больницы и досиживал дома последние деньки, или написать статью о том, как в их городе зажимают свободу прессы. Забота о собственной безопасности взяла верх, Антон позвонил своему руководителю, тот после морали на тему «газета — не литературная помойка» обещал урегулировать проблему. Теперь Антон ждал ответного звонка и, когда телефон затренькал, быстро схватил трубку. Но вместо прокуренного мужского баса услышал мягкий вкрадчивый женский голос:
— Добрый день! Могу я поговорить с Антоном Белугиным?
— Это я.
— Здравствуйте, Антон!
— Добрый вечер!
Женщина замолчала, и Антон поторопил:
— Алло?
— Меня зовут Полина Геннадьевна. И снова пауза.
— Я вас слушаю, — поерзал на стуле Антон.
— Хотела бы обратиться к вам с просьбой.
Опять выжидательное молчание.
— Слушаю, — повторил Антон.
— Речь идет о литературном
Пауза.
— Да? — Антон начал терять терпение.
— Книга воспоминаний об одном прекрасном человеке.
Антон скривился. Прекрасных усопших людей много, но это не значит, что каждый из них достоин увековечения. Таково мнение издательств да и Антона тоже.
— Ваш труд будет хорошо оплачен, — сказала Полина Геннадьевна.
Это меняло дело.
— Что вы называете «хорошо»? — уточнил Антон.
— Давайте обсудим детали при личном свидании? Вы свободны сегодня вечером?
— К сожалению, занят. Пишу срочный материал в номер.
Антон лукавил. На самом деле он боялся выйти на улицу до разговора с начальником. За порогом его вполне могли ожидать недовольные своими словесными портретами служители закона.
— Завтра утром? — предложила Полина Геннадьевна. — В десять?
— Лучше в одиннадцать.
— Хорошо. Бар в гостинице «Европейская», завтра в одиннадцать.
— Как я вас узнаю?
— Вы меня узнаете.
Прежде чем она отключилась, Антон уловил самодовольный смешок.
Он еще два часа играл на компьютере, потом не выдержал и позвонил сам:
— Палыч? Как мои дела?
— Паршиво, Белугин. Менты требуют опровержения.
— Какого опровержения? — возмутился Антон. — Совсем офонарели?
— Задача не из легких, — согласился Палыч и зашуршал газетой, которую, видимо, держал перед собой. — Не напишешь же ты, что Игнатов вовсе не утомленный Сократ, а Кривцов совсем не похож на председателя колхоза советских времен, у Геворкяна не лицо юного романтика, а Шмарин никак не походит на артиста Вицина.
Антон был настолько испуган и взволнован, что не улавливал иронии в голосе завотделом, не понимал, что тот куражится.
— Нарушение свободы прессы! — кипятился Антон. — Беспредел!
— Белугин, Белугин, — попенял Олег Павлович. — Сколько раз тебе повторять: свобода прессы — это не отсебятина, которую несет каждый молокосос, дорвавшийся до газетной полосы. Ладно, не дрейфь, выходи из дома. Не тронут тебя, простили, я договорился.
На свидание с Полиной Геннадьевной Антон опоздал не потому, что набивал себе цену. Антон опаздывал всегда и всюду. В баре были заняты три столика. За двумя сидели парочки, за третьим — одинокая дама, поманившая Антона и показавшая на свободный стул.
— Извините, не мог вырваться раньше, — повинился Антон.
— Ничего.
И замолчала, посмотрела в сторону, точно давая Антону возможность хорошенько себя рассмотреть.
Полина Геннадьевна относилась к тем женщинам без возраста, которых Антон называл «гладкими». У них были лица неестественной гладкости — без морщинок, без следов давних юношеских прыщей, без малейших огрехов на мраморной коже. Словно они каждое утро утюжили свои щеки и лоб горячим утюгом. Руки всегда холеные, со свежим маникюром, прически обманчиво простые и небрежные. Одежда и обувь выглядят как впервые надетые.
Антон заказал у подошедшего официанта кофе и сделал вывод, что гладкая Полина Геннадьевна не из бедных. Интересно, что ей взбрендило? Еще при телефонном разговоре Антон отметил странную манеру дамы держать паузу после каждого предложения. Хотите играть в молчанку? Пожалуйста. Антон выразительно посмотрел на часы.
Полина Геннадьевна заговорила:
— Несколько дней назад я потеряла мужа.
— Примите мои соболезнования. Могу я узнать фамилию вашего супруга?
— Игнат Владимирович Куститский.