Лысая голова и трезвый ум
Шрифт:
В центре высокого купола видно отверстие, в которое на награбленное имущество молча взирает луна.
После недолгих поисков в развалах отыскиваю довольно приличный диван, пыжусь в одиночку, подтаскивая махину к месту наблюдения. Затем выбираю из кучи оружия подходящее к званию оружие. Винтовку с оптическим прицелом. Весьма удобная вещь, когда необходимо куда-нибудь прислонить голову и подремать.
Баобабова, опахнув меня остаточными не парфюмерными запахами, присаживается рядом. У человека совершенно нет совести. Диван скрипит, но вес двух сотрудников отдела
— А вот если бы у меня было сало….
— Не откажусь.
После этого разговор затихает окончательно. Напарник, прикрывающий спину, конечно, прекрасно. Но иногда лучше иметь напарника, который спасал бы не только душу, но, хотя бы изредка, и желудок.
— Скучно!
У Баобабовой, видите ли, скучное настроение. Права наука, когда утверждает, чем полнее желудок, тем меньше желание веселится. Вот я с прошлого обеда ничего не кушал и в результате очень даже ничего. Веселюсь от всей души.
Долго веселиться не позволили свежие обстоятельства.
Отверстие купола заслоняет темная фигура.
Предчувствуя переломные в уголовном деле события, прыгаю за диван. Машка, хоть и с плохим настроением и полным желудком, живенько переваливает через спинку. Дышит тяжело, капельки пота на бритой голове. После завершения задания внутренним приказом по «Пи» прикажу перед заданиями ни есть, ни пить.
— Думаешь, он?
— Больше некому, — кажется, подозреваемый нас не заметил. Висит вниз головой, уцепившись конечностями за край отверстия. Выходит не ошиблись глаза мои, когда на подоконнике этого типа увидел. Гигантская летучая мышь. Пусть даже и южно-африканская.
Баобабова, ничуть не смущаясь присутствующего рядом коллеги, лезет пятерней в разрез бронежилета. Вытаскивает миниатюрный дамский револьвер. Странно, я думал она запасное оружие в косметичке хранит.
— На.
— Я лучше с фонарем, — обматываю сетку вокруг кулака. — Так вернее.
Мария не настаивает. Лишний шум ей тоже ни к чему.
Гигантская летучая мышь делает два круга под потолком. Парит плавно, почти не работая перепончатыми крыльями. Видать сильны восходящие потоки.
Знаками показываю напарнику, что она должна контролировать левый фланг и если что, отрезать собственным телом и огневой мощью пути отступления подозреваемого.
Машка плотоядно ухмыляется. Теперь она в своей тарелке. Работа привычная, деланная не раз и не два, осечек не будет.
Отсчитываю время на пальцах. Три пальца, два пальца, один палец, полпальца, суставчик, ноготь. Больше показывать нечего. Приходиться вылезать из-за спинки дивана, который уже стал мне близким и родным.
— Всем стоять, никому не двигаться, мордой к потолку, крылья за спину!
Баобабова, молодец. Справившись с сытым урчанием в животе, выскакивает из-за другого конца дивана. Зубы оскалены, глаза на выкате. Ноги на ширине плеч, руки не дрожат. Лицо больше похоже на озверевшую рожу.
Подозреваемый, он же условный преступник, мечется под куполом, мельтешит. Бросается тараном на хрустальную люстру, разбивая лампочку. Темнота, друг не только молодежи. Теперь морду летучей мыши разглядеть трудно. Больно маневренность высокая.
Баобабова не выдерживает, прыгает вперед, переворачивается в полете на спину и ведет прицельный огонь. Надо бы по правилам предупредительный выстрел сделать, но правила забыты. Тем более, что стреляет Баобабова, как положено, в воздух. Так что буква закона соблюдена.
Пистолеты дергаются, изрыгая свинец и короткие вспышки огня. Ни одна пуля не пропадает даром. Все в луну.
Обоймы пусты. Машка судорожно нажимает на курки. Вместо грома сухие щелчки. Но Баобабовой нет до этого дела. Жмет, как заведенная.
Гигантская летучая мышь, почувствовав, что основная артподготовка закончилась без особых потерь с ее стороны, резко сваливается в крутом пике и таранит тяжелым телом доблестного прапорщика Баобабову. Тяжелые лапы, на концах которых, почему-то вместо когтей тяжелы копыта, упечатываются в лоб не успевшей отскочить Марии, нанося ей не тяжкие ушибы и временное сотрясение мозга.
— Маша! — слишком поздно кричу я, предупреждая напарника. Задумался на секунду, вспоминая полбуханки хлеба и здоровый кусок сала. Поздно.
Машка тяжело валится набок, закатывая глаза. Один-ноль в пользу преступника.
— А-а-а! — дико кричу я и бросаюсь вперед, к не успевшему набрать высоту черному телу.
У каждого в жизни единственный раз бывает свой первый, свой памятный подвиг.
Черная фигура гигантской мыши медленно разворачивается, шипит, брызжа слюной. Зажмуриваю глаза, а вдруг слюна ядовитая. И со всей силой, с разворота, с замаху, опускаю тяжелый стариковский фонарь на черный силуэт.
Промахиваюсь. Совсем немного. Метра полтора, не больше. Никогда не думал, что южно-африканские летучие мыши такие увертливые.
Фонарь, так удачно упакованный мной в сетку, с лету с маху врезается не в голову странного существа, как было запланировано ранее, а в тугое черное крыло.
Хороший удар. За такие раньше в тире выдавали бутылку пива. Или плюшевого зайца, кому как с паспортом повезет.
Раненое точным ударом молодого лейтенанта существо, припадая на одну сторону плохо управляемым летательным аппаратом, с воем отчаяния, в котором слышатся нотки гнева и непонимания специфики работы нашего отдела, отшатывается в сторону кучи с ценностями из мира искусства. Выхватывает из стопки картин полотно с изображением черного фона на черном фоне, приблизительная стоимость картины по предварительной оценке гораздо больше моего месячного оклада, и опускает сие произведение мне на голову.
Летательному аппарату с переломанным крылом везет в меткости больше, чем молодому лейтенанту. А может рама у произведения искусства оказывается более прочной.
Ответный удар сшибает меня с ног и я, не теряя ни собственного достоинства, ни сознания, валюсь рядышком с постанывающей Баобабовой.
Грозная летучая мышь готовится нанести последний удар. С неприятным сопением поднимает над нами нечто тяжелое, на вид из мрамора, и прицеливается, выбирая наиболее удачное место для сброса смертоносного груза.